«Я стала снова мамой!». (Из записок одинокой женщины). Продолжение.

Часть вторая.
5
Представление было просто класс! Я давно такого потрясающего цирка не видела. Понравилось всё – от клоунады до моей любимой воздушной акробатики. Почему-то я больше всего люблю в цирке именно воздушную его часть. Наверно, потому что проделать все те кульбиты, которые выполняют гимнасты под куполом цирка, – это тоже самое, что проделать фигуры высшего пилотажа. И ты смотришь на это зрелище – и у тебя глаза и рот сами собой открываются от волнения и удивления, которые ты испытываешь, видя мастерство артистов, и понимая всю опасность их дела. Сто раз прошу извинить меня читающую публику, но я, в силу моей эмоциональности, никогда не запоминала, что видела под куполом. Так что описать эту часть я не смогу.
Но зато мы с Машулькой от души нахохотались, например, над тем, как группа дрессированных пуделей играла в волейбол. Выглядела эта картинка так: восемь пуделей стояли четыре на четыре по разные стороны волейбольной сетки. Разумеется, сетка была сделана под рост собак. Вот дрессировщик кинул одной собачьей команде мяч – она его подхватывает носами, посылает противникам, те отбиваются, иногда и первая, и вторая команда получала голы… Словом, хохма была просто уморительная! Но не менее сильно мы смеялись над тем, как медведь рисовал портрет одной из зрительниц. Ей-богу! Сидит косолапый перед мольбертом, напротив него – девушка, и вот мишка, держа в лапах кисточку, рисовал эту девушку. Что у него из этого вышло – один бог знает, но у нас с Машей была просто дикая, как она сказала, уваляшка. Словечко, кстати, довольно забавное! Вечер был тёплый, но нежаркий – гуляй не хочу! И вот, выйдя из цирка, мы с Машей пошли гулять не спеша по вечернему городу, болтая о самых разных мелочах… Однако того, чего я ждала от Маши, я пока не услышала. Ничего, подождём! Время ещё есть. Устав, наконец, мы поймали машину и поехали восвояси.
***
После похода в цирк мы с Машей все следующие две недели уже более активно искали интересные мероприятия, куда бы мы могли ещё пойти. В самом деле, скучно тупо только и делать, что ходить на пляж, после купания идти в гостиничный буфет жрать, потом отлёживаться в номере, как коровы на лугу до той поры, пока жара не схлынет… Хотя насчёт коров я, пожалуй, круто погорячилась. Да, после завтрака мы отдыхали, но даже отдыхая, мы то читали, то я Машу учила вязать (ради чего она во время одной из прогулок купила спицы и нитки в магазине «Мастерица»!), то она меня учила рисованию… Так что праздно мы точно не лежали. Впрочем, если на улице было не так жарко, мы тогда ходили гулять до самого обеда. Чаще всего мы гуляли по набережной, смотрели новые работы художников. Однако иной раз могли и в город выбраться – глянуть, что там есть интересного. Так, совершая эти городские вылазки, мы один раз наткнулись на афишу, где говорилось о концерте здешней бардессы Марианны Великановой в доме культуры (кстати говоря, хороший концерт был: и сама певица была весьма красивой, светловолосой женщиной, с приятным, глубоким голосом, и песни были разноплановые, душевные!), второй раз нас пригласили на экскурсию по городу (тоже не зря пошли: паренёк-гид и историю города хорошо знал, а главное – разговор его был свободным, лёгким, интересным… Не было ощущения, что ты сидишь на скучной лекции), третий раз мы увидели афишу с рекламой новой нашей любовной мелодрамы – и пошли в кино… Так что, как можно видеть, мы время зря не тратили.


6
Я бы очень попросила читающую публику понять правильно мои слова, которые я сейчас напишу, и не относиться к ним, как к откровениям сумасшедшей! Слава богу, с рассудком у меня полный порядок. Впрочем, если кто-то всё же подумает наоборот – пусть это останется на его совести. Однако пусть этот человек имеет ввиду: если он дерзнёт сказать свои мысли в слух и оскорбит меня или Машу, то я в долгу не останусь, как пить дать.
Прошла неделя, которую мы с Машей провели вместе. Не знаю, как ей со мной, а мне с ней эту неделю было хорошо! Я поймала себя на такой мысли, что я полюбила эту девочку. Господи! Если бы ты мог её сделать моей дочерью, я бы была тебе благодарна до самой смерти. Чего бы я ни отдала за то, чтобы по-матерински заботиться о ней, любить её, ласкать, плакать и смеяться с ней, жалеть её и помогать ей во всём, в чём смогу… Словом, делать всё то, что должна делать каждая настоящая мать! Кто-то, наверно, скажет, что я просто пожалела сиротку. Пусть будет так, если ему так хочется понять мои чувства! Мне не стыдно будет это сказать в глаза данному человеку, потому что я сама хлебнула этого житья с лихвой. Равно, как мне не стыдно сказать то, что я боюсь одинокой старости и всей душой не хочу после отпуска возвращаться в пустоту, в квартиру, где больше никого отныне нет. Знаете, когда-то у одного японского поэта я прочла такое хокку:
Зачем мне создатель дал сердце,
Когда и тепло, и любовь
Его я раздать не могу?
И тоже я смело могу сказать о своём сердце: зачем оно будет биться у меня в груди, если мне некому будет дарить его любовь и тепло? Я так не хочу. Но любит ли Маша меня? Да, она добра со мной и мила, но своего чувства ко мне она пока что не показала. Да, Маша сирота, но захочет ли она, чтобы я её любила и опекала? Так что мне следует быть готовой к тому, что мы можем по возвращении расстаться так же, как и встретились. Пусть будет, как будет! В конце концов, чтобы не быть одной, можно завести собаку. Плевать, что её надо дважды выгуливать, зато дома тебя будет ждать любимец или любимица, готовые встретить радостным лаем и платить тебе такой же, а может, и более нежной любовью, нежели у тебя.
***
Знаете, так и хочется назвать данный рассказ не иначе, как «Сестрёнки по несчастью». И вот почему: в минувшее воскресение мы с Машей, как всегда, ходили гулять на набережную и болтали. Вдруг разговор прервал звонок Машиного мобильника. Она взяла трубку:
– Алло! Санька! Привет, сестрёнка, привет, любимая! Как ты, как Света? Ну, хорошо, что у вас всё хорошо! Поцелуй её от меня! Как дома? У кого? У меня. Слава богу, что у меня пока всё дома. Я как? В норме! Когда на пляже валяюсь, когда на кровати, иногда поплавать успеваю… Ага, на кровати, чтоб комфортней было. А вообще, Сашулька, я по вам очень скучаю. Ей-богу, хочется плюнуть на это море и всё остальное, прилететь домой, чтобы обнимать вас и целовать! Люблю вас, мои хорошие... Пока.
Когда Маша кончила разговор, я аккуратно её спросила:
– Маш, простите, что невольно подслушала ваш разговор… А что за сестрёнка вам звонила?
– Это соседка моя по площадке, – сказала Маша. – Хорошая девчонка, как и её сестра Света.
– А почему сестрёнка? – спросила я Машу, и она мне поведала свою историю.
Это была когда-то вполне хорошая семья: в этой семье были отец, Юрий Дмитриевич Берестов, мать, Наталья Владиславовна, и две дочки – Саша и Света. Саша была старшей из сестёр и работала в той же библиотеке, что и Маша… Строго говоря, как сказала Маша, это Саша её туда и устроила. Случилось это так: Маша прежде подрабатывала домработницей в одном солидном доме. Приходила вовремя, прибирала, готовила, присматривала за больным мужам своей хозяйки, который после автоаварии стал инвалидом и ездил на коляске. Несмотря на свою инвалидность, муж всё же не замкнулся в себе, во время прогулок с Машей они много о чём говорили, он, бывало, мог и остроумно пошутить, и с ним, по словам Маши, было интересно… Словом, первое время всё было в норме. А после муж хозяйки начал к Маше приставать. Маша, не давая себя в обиду, влепила ему пощёчину, на что он сказал, что она ещё об этом сильно пожалеет. Как говорила Маша, она думала, что он это сгоряча сказал, а не тут-то было: на следующий день Маша, придя на работу, буквально с порога услышала от хозяйки много чего нового о себе как о человеке. А случилось вот что: муж наговорил про Машу, что она ходила перед ним едва ли не абсолютно голая, вела себя распутно и склонила его к сексу… Итог, как понимаете, тут один – Машку выгнали. Как она сказала, ей тогда было больше мерзко, чем обидно: мерзко оттого, что муж сам к ней лез, а её выставил шлюхой. И за что? За то, что он получил отпор? Одно слово – подлец.
Дома Маша сперва долго стояла под душем, желая смыть с себя всю эту мерзость, потом валялась в постели и ревела. А вечером, когда она зашла к Берестовым попросить немного денег взаймы, так как ей даже поесть купить не на что было, Саша предложила замолвить у директрисы за неё словечко. И, Слава Богу, всё получилось успешно – Машу взяли в библиотеку. С тех пор они с Сашей дружат, как сёстры родные. Однако мы забыли о ещё одной сестре. Света учится на журфаке. По словам Маши, если Саша – человек хотя и весёлый, но когда нужно, то может быть и серьёзным, и даже жёстким, то Света наоборот – добродушная озорница. Про таких ещё говорят «чудо в перьях». Хлебом её не корми, а дай, хоть немного, пошалить или кого-то весело разыграть! Как она сказала Маше, для неё это своего рода зарядка для хорошего настроения. Обе девочки были детьми педагогов (отец – историк, мать – физик), и родители, наверно, надеялись, что хоть одна из девчонок продолжит их дело… Особенно старики, по словам Маши, надеялись на Сашу, так как она более спокойный и усидчивый человек, чем Света (та сама, как шаровая молния, один чёрт знает, откуда она вылети и куда влетит, и характер очень темпераментный!). Однако Саша выбрала профессию библиотекаря, и родители это спокойно приняли.
Как Маша познакомилась с Берестовыми? Как она говорила, ситуация была банальная: Маша не могла отпереть дверь в квартиру, вся измучилась, изругалась... Тут, Слава Богу, на лифте приехали двое из соседей – высокий, седовласый, но не старый мужчина, в синих джинсах и в светлой, клетчатой рубашке, и такая же высокая, рыженькая девушка, в пёстром платье и в красивых прямоугольных очках на носу. Увидев, что Маша мучается с дверью, мужчина предложил помощь – Маша не отказалась. Пока мужчина возился с замком, девушки разговорись.
– Тебя как зовут? – спросила девушка в платье. Маша ей представилась. – А меня Саша зовут, а это мой отец, Юрий Дмитриевич, – сказала девушка. – А ты в этой квартире живёшь?
– Да, я тут живу, – сказала Маша.
– А мы живём в квартире с боку, – сказала Саша. – Так что, если захочешь, приходи по-соседски!
– Спасибо, – сказала Маша. – И ты тоже приходи!
Тем временем подошли остальные члены семьи.
– А что здесь случилось? – спокойно спросила стройная, среднего роста, светло-рыжая женщина со слегка строгим лицом. Это была Наталья Владиславовна.
– Да вот, соседке помогаем домой попасть, – сказала Саша, указав на Машу. – А то замок не открывается.
– Ох, уж эти замки! – выпалила Наталья Владиславовна. – Руки бы оторвать тем, кто их делал. – Тут она вспомнила, что забыла представиться и, извинившись, поспешила сделать это. Маша представилась в ответ.
– А я Света, – сказала стоявшая рядом с матерью такого же среднего роста коротко стриженная брюнетка.
– Очень приятно, – ответила Маша. – А что, вы тоже мучаетесь с дверью?
– Да было одно время, – сказала Наталья Владиславовна. – А потом замок сменили и всё нормально стало.
Дверь наконец отперли!
– Большое вам спасибо! – сказала Маша.
– Да не за что, – с добродушной улыбкой ответил Юрий Дмитриевич. – А замочек лучше в ближайшее время сменить!
– Аванс получу и непременно сменю! – сказала Маша.
– Будет нужна помощь – заходи сюда! – сказала Саша, показывая на дверь сбоку. – Да и не за помощью тоже заходи – мне приятно было с тобой познакомиться.
– Нам тоже, – подхватили остальные члены семьи.
– Взаимно! – сказала Маша, и все разошлись по квартирам.
С тех пор, по словам Маши, не было дня, чтобы она не встречала Берестовых, не заговаривала с ними, не ходила с девочками куда-нибудь гулять в выходные, если те были свободны… В гости Маша тоже захаживала, но не сильно часто, чтобы не надоесть. Зато, если это случалось, Наталья Владиславовна всегда угощала её чаем с пирогом, и они о чём-нибудь мило беседовали. Однажды Наталья Владиславовна зашла к Маше сама также, по-соседски, и, по словам Маши, была слегка удивлена, что она живёт в квартире одна; но, услышав Машино объяснение этому, извинилась и почему-то попросила забыть о своём вопросе, как будто бы она спросила что-то неприятное, и разговор сменил направление. Маша говорила, что это был первый раз, когда она устыдилась своего сиротства, и потому неделю не появлялась у Берестовых: не хотела, чтобы её там принимали из жалости. Однако, Слава Богу, никто с ней впредь об этом не заговаривал и относились вполне деликатно. Слушая весь этот рассказ, я невольно сперва в мыслях, а после вслух задалась вопросом: если семья была такой хорошей – то что же с ней сталось? Оказалось, что и мать, и отца Берестовых убил один из учеников Юрия Дмитриевича. Это случилось прошедшей зимой. Юрий Дмитриевич был человек хотя и добрый, но принципиальный, и, если он считал, что ученик заслужил двойку, он её ставил и ничто его не могло умолить. И вот эта его позиция так достала одного неуча, что он решил поквитаться с Юрием Дмитриевичем за очередную пару, зарезав его вечером в подъезде ножом, а Наталью Владиславовну убив как свидетеля. Когда его судили, он даже не плакал – напротив, был весел, чувствовал себя героем…
Маша с девчонками, по её словам, были просто чёрными от горя. Ей казалось, что она вместе с ними осиротела второй раз, так как Маша обоих их родителей любила и уважала, как своих. И только то, что они в это время были вместе, поддерживали друг друга по мере сил, и уберегло каждую из них от петли, да и вообще помогло пережить всё это.
Рассказ Маши меня и радовал, и вызывал сострадание и уважение: я сострадала и самой Маше, которая пережила в столь нежном возрасте такую грязную историю с мужем своей первой работодательницы, и девочкам, потерявшим родителей; у меня вызвало уважение, что никто из подруг не бросили другую в тяжёлую минуту и помогали, чем могли, а главное, сумели не сломаться; ну, и порадовало, что мир всё-таки не без добрых людей! Да примет Господь души убитых супругов Берестовых за всё хорошее, что они успели сделать другим.

7
За время нашего с Машей путешествия у нас с ней было немало разных ситуаций и разговоров. Вот ещё один момент, ещё один вечер,о котором я хочу вам рассказать. Он мне запомнился и тем, что мы с Машей нагулялись от души, и тем, что в этот вечер, если можно так сказать, решились наши судьбы. Не знаю, зачем, но мне даже дата запомнилась: 31-е июля 2015 года.
Когда вечером мы вернулись в номер с экскурсии по городу, Маша тут же грохнулась на кровать, поскольку ноги её уже не носили. Меня мои ноги, кстати, тоже почти не носили. Да уж, походили мы тогда на славу! Однако никто из нас не пожалел об этой прогулке, так как было правда интересно. Нам рассказывали об истории города, показывали самые красивые его места… Помню, нам с Машей тогда больше всего понравились центральная площадь с фонтаном и парк культуры. Вот уж и впрямь красота! Особенно фонтан нам понравился: посреди огромной чаши стоял распустившийся бутон тюльпана, и из него по разным сторонам стремилась вверх вода, которая, достигая конечной точки, падала на дно этой чаши. После этой экскурсии мы с Машей, когда не жарко было, заходили и в парк, и на площадь гулять. Ну, вернёмся в номер! Хоть мы обе устали в хлам, но всё же время было ужинать. По крайней мере, я есть хотела точно. Маша тоже была бы не прочь покушать, но она была так вымотана, что отказалась идти со мной в буфет, и я пошла одна. Однако, поужинав сама, я принесла ужин и Маше в номер.
– Тётя Таня, милая, да не стоило так беспокоиться! – сказала Маша, увидев меня с подносом.
– Стоило, Маша! – уверенно говорю я. – Я не могу допустить, чтобы у меня ребёнок был голодным. – Честно говоря, я даже не поняла, как у меня эта фраза появилась. Что поделать! Бывших мам не бывает.
– Спасибо, тётя Таня, – сказала Маша, улыбнувшись, после чего приступила трапезе.
Я улыбнулась и, пожелав приятного аппетита, пошла на свою кровать. Сижу там, пытаясь читать, а сама думаю: «Не обиделась бы девчонка. Я хотя и по простоте душевной её ребёнком назвала, без злого умысла, пошутила, проще говоря, но чего не может быть!». Покончив с ужином, Маша вымыла посуду и отнесла всё в буфет. Когда она вернулась, я сидела на кровати и листала каналы телевизора.
– Можно с вами посидеть, тётя Таня? – спросила Маша, и я сказала «да». Через некоторое время я краем глаза заметила на лице светлую, но вместе с тем печальную улыбку.
– Что случилось, Маша? – спросила я, отвернувшись от телевизора.
– Да я вспомнила ваши слова про ребёнка, – ответила Маша.
– Маша, да я это сдуру ляпнула, в шутку, если хотите! – сказала ей я. – Вы извините меня, пожалуйста!
– Ну, почему сдуру? – возразила Маша. – Если честно, я бы была и рада побыть для кого-нибудь этим ребёнком, чтобы обо мне заботились, дарили любовь и ласку… Чтобы я была кому-то нужна. – Тут она не выдержала и, закрыв глаза ладонями, заплакала. – И я была бы рада, если б у меня была такая мать, как вы, – продолжала Маша, немного погодя. – Мать, к которой я могла прийти в любое время за советом или добрым словом; мать, с которой бы я делилась и радостью, и грустью; мать, которой бы я отдала всю себя, которую бы обнимала, целовала и которой говорила: «Я тебя люблю».
На последних словах у Маши в голосе снова появилась плачущая дрожь. Признаться, и у меня от этих слов к горлу подкатил ком – и я не могла что-либо ей ответить. Я обняла Машу, и мы обе заплакали. Если с Машей всё понятно, то я заплакала главным образом оттого, что вновь услышала слова, которых мне очень сильно не хватало всё это время.
– А знаешь, я не против! – сказала я, немного придя в себя. – У тебя будет мать, моя девочка! Самая настоящая и родная! В конце концов, если честно, и я тебя люблю.
– Вы серьёзно? – спросила Маша, тоже слегка успокоившись и вытирая слёзы (она даже не заметила, что я перешла на «ты»!).
– Абсолютно! – уверенно сказала я. – И ничего, что ты меня пока будешь звать тётей Таней; привыкнешь – назовёшь мамой. Или сделаешь это тогда, когда сама захочешь.
– Спасибо, тётя Таня, – сказала Маша, улыбаясь. – А можно мне вас поцеловать? Просто так, потому что вы человек добрый.
– Можно! – сказала я уже тоже веселее. – Только одна маленькая просьба: давай попробуем быть на «ты»!
– Хорошо! – сказала Маша.
Мы вновь обнялись и Маша как-то осторожно поцеловала мою щёку. Я ответила ей тем же, после чего мы просто сидели в обнимку, забыв уже и про телевизор.
– Я обещаю тебе, тётя Таня, что буду любить тебя и стараться не обижать, – сказала Маша, спустя некоторое время. – Ну, а если что-то не будет получаться – прости меня!
– Я тоже тебе обещаю, что буду любить тебя и не обижать, – ответила я и улыбнулась. Маша улыбнулась тоже.
– Знаешь, тёть Тань, – сказала Маша, немного погодя. – Иногда, получая письма от моих однокашников, которым посчастливилось попасть в семью, где они мне писали, как у них всё хорошо и прекрасно, я думала: «Господи, ну, почему моя жизнь так по-дурацки сложилась, что у меня на этой земле нет ни одной родной души?». Да, я тоже ждала, когда и меня возьмут в семью, и до последнего в это верила… Но, увы. Да, было очень горько и обидно… Но, познакомившись с тобой, пообщавшись, узнав тебя немного и в итоге полюбив, как доброго человека, я подумала, что жизнь моя, может быть, правильно сложилась, что боженька специально не посылал мне родителей, дабы я сама нашла родную душу и привязалась к ней.
– И этой душой оказалась я, – констатирую я.
– Получается так, – ответила Маша.
Мы сидели молча, обняв друг дружку. Нам было хорошо в этот момент, в этой тишине. Всё было сказано и добавить к этому было нечего да и незачем. В какой-то момент Маша зевнула.
– Спать хочешь? – спросила я.
– Очень, – ответила она.
– Ну, иди, прими душ, переоденься, а я тебе постель приготовлю, – сказала я.
Маша пошла в душ, а я за это время приготовила ей постель и переоделась в халат.
Маша вышла из душа, одетая в уже знакомую лёгкую пижаму с бабочками.
– Решила сегодня в пижаме спать? – спросила я.
– Да, – сказала Маша, юркнув под пододеяльник. – Сегодня вечер не такой жаркий, как это было в первые дни, – и поэтому нет надобности спать раздетой.
– Как хочешь! – сказала я и присела на краешек кровати.
– Ты что, тётя Таня? – спросила Маша удивлённо.
– Просто хочу поседеть с тобой ещё немного, – ответила я.
– Тётя Таня! – воскликнула Маша, смеясь. – Ты мне ещё сказку расскажи или колыбельную спой!
– Да легко! – невозмутимо ответила я.
И тут мне вспомнилась колыбельная, которую для нас с Аней придумала Вера и подарила нам на 8-е марта. Я пела эту песню Анютке всегда, даже когда она уже выросла, но в минуты плохого настроения эта песня была просто утешительной. Вот она:
Спи, моя дочурка,
На руках моих,
Ночь пришла на землю –
И весь мир затих.
И, тебя качая,
Девочку мою,
Я шепчу на ушко,
Что тебя люблю.
И пока с тобою
Будем мы всегда –
Ни почём нам станут
Горе и беда!
Спи, моя дочурка,
Глазки закрывай!
Я с тобой, родная!
Спи же, баю-бай!
– Какая хорошая песня, – сказала Маша, едва отзвучали последние слова. – Можно я тебя поцелую за неё?
– Пожалуйста! –сказала я и Маша, сев на кровать, обняла меня и как-то осторожно поцеловала меня в щёку. Я нежно, по-матерински поцеловала её в ответ, мы пожелали друг другу спокойной ночи и я пошла в душ. Когда я вышла – Маша уже спала. Я постояла возле её кровати, посмотрела на неё и подумала: «А, правда, она ещё ребёнок, добрый, милый и несчастный. Господи! Дай мне сил, чтобы дать этой девочке всю любовь, которую я имею». Постояв немного, я пошла в свою постель. И, лёжа там, я тихонько ещё раз всплакнула от счастья, что бог услышал меня и сделал так, чтобы я снова стала мамой.
***
Наступило утро. Солнце уже во всю освещало всё городское пространство, и хоть сейчас же лети к морю купаться и валяться на песке! Надо сказать, что я часов с четырёх лежала раскрытыми глазами: не спится – и хоть ты тресни!Чтобы не случилось такой неприятности, я тихонько встала с постели, взяла с моей тумбочки очки, блокнот и ручку, а после один из стульев и осторожно вышла на балкон, где, удобно устроившись, стала делать запись в моём дневнике.
Маша спит, как младенец – положила ладошки под щеку и сладко посапывает. Пусть поспит! Она вчера находилась от души, плюс ещё наш разговор, в котором было много чего сразу, добил её окончательно… Так что пусть поспит моя девочка!
Что я думаю о вчерашнем разговоре? Одно скажу честно и прямо: я не жалею ни о чём, что сказала Маше и сделала для неё, и обратно своих слов не заберу. Не важно, будет ли она звать меня матерью или нет, я всё равно не перестану её любить и приму с радостью в моём доме.
И я так же честно сейчас скажу, что мне будет глубоко всё равно и в эти моменты, и после, что обо мне подумают знакомые и незнакомые мне люди! Хотя есть один человек, чьё мнение мне бы было небезразлично и дорого.
Милая Анечка! Я знаю, что ты смотришь с неба на мамочку, видишь, как она купается в море, ходит в кино, в цирк, на концерты… и делает всё это с другой девочкой. Ты, наверно, думаешь, что я тебя забыла? Поверь, моя родная, мама тебя не забыла и не забудет никогда! Я очень тебя люблю, но мне плохо и тяжело сейчас, когда я совсем одна; и эта девочка тоже совсем одна – и ей тоже очень плохо. У тебя хоть я была, а у неё ни мамы, ни папы… Поверь мне, милая, это очень плохо и печально. Не обижайся, пожалуйста, на мамочку и не осуждай! Ведь ты всегда была доброй девочкой – и, я верю, что ты меня сможешь понять. Ну, вот и всё. Обещаю, когда приеду, так обязательно тебя проведаю. Не скучай!
– Тётя Таня, вы где?
Когда я вернулась в комнату, то увидела Машу с испуганным глазами: она просто потеряла меня.
– Я здесь, Машуля! – говорю я, таща за собой стул. – Доброе утро!
– Доброе утро, – ответила она. – Просыпаюсь – в комнате тишина; поворачиваюсь, смотрю по комнате – ни души и записки нет... Ну, и мне стало как-то страшновато.
– А я на балконе сидела и писала, – сказала я. – Что ты, что ты, моя ласточка! Как я тебя брошу одну?
– Спасибо вам большое, – сказала Маша. – Дай бог вам здоровья! Вы, правда, добрый человек.
– И тебе, моя милая, тоже большое спасибо за эти слова и также здоровья! – сказала я Маше, обнимая её.– А мы разве снова на «вы»?
– Ой, прости! – сказала Маша. – Я просто забыла, что мы со вчерашнего вечера на «ты». Я пока ещё не привыкла, что могу обращаться к тебе, как к матери.
– Ничего! – ответила я, улыбаясь и обнимая её снова.
– А можно попросить тебя поцеловать меня, как вчера? – спросила Маша меня.
– Конечно! – сказала я Маше и тут же оставила на её щеке нежный поцелуй. Маша робко поцеловала меня в ответ.
– Господи! Неужели от такой мелочи, как поцелуй, бывает так хорошо? - сказала Маша. На что я, слегка засмеявшись, ответила ей, что иногда бывает и так.
– Тётя Таня, а можно, когда мы обратно приедем, я тебя буду навещать? – спросила Маша.
– А почему нельзя! – сказала я удивлённо. – Я даже и рада буду.
И тут же, взяв с кровати блокнот, я написала мой адрес с телефоном и дала листок Маше. Она тоже написала свои контакты.
– Идём на пляж? – спросила я.
– Идём! – сказала Маша, и мы стали собираться.
Сидя на полотенцах и опершись руками назад, мы молча наслаждались теплом утреннего солнца и шумом моря, ровным и успокаивающим.
– Тётя Таня, а что ты писала в блокноте на балконе? – спросила Маша. – Если это не секрет…
– Да не секрет! – ответила я. – Я писала нечто вроде путевых заметок: описываю места, где мы с тобой были, впечатления от них и так далее. Зачем? Во-первых, мозг хорошо тренирует, воображение развивает, а, во-вторых, просто, для души. – Маша покачала головой. – А ещё я писала список, куда бы я хотела пойти и что купить.
– И куда бы ты хотела пойти? – спросила Маша.
– Да я бы хотела ещё раз в церковь сходить, – отвечаю я.
– Что, опять дочку видела во сне? – осторожно спросила Маша.
– Нет, я по своим вопросам, – сказала я. – А ещё я хотела купить сахару и чаю. А то, летя сюда, я даже походную кружку взяла, а ни кофе, ни чаю, ни сахару нет.
– А можно я куплю всё названное, пока ты будешь в церкви? – спросила Маша.
– Я буду тебе благодарна, – сказала я.
– А ещё я куплю нам с тобой тортик, – сказала Маша.
– Тортик? – удивилась я. – А по какому случаю?
– А у меня сегодня день рождения! – радостно объявила маша.
– Вот это номер! – сказала я, обалдев, – Поздравляю! – За поздравлением мгновенно последовал мой поцелуй. Сказав спасибо, Маша поцеловала меня в ответ.
– Хорошо, купи и торт! – согласилась я. Хотела ещё что-то сказать – да услышала всплеск воды и обернулась. – Машка, смотри – дельфины!
И, правда, в море проплывали дельфины! Мы с Машей смотрели на них, разинув рты. Как они были грациозны, когда выныривали из воды ныряли обратно! Это было нечто. И ведь плыли довольно близко, будто специально, чтобы их увидели.
– Обалдеть да и только! – сказала Маша, смотря на меня огромными от удивления глазами. – Ничего себе картина!
– Я согласна с тобой, – отозвалась я. – Не знаю, как ты, а я дельфинов видела лишь в дельфинарии. А вот так, в море, – впервые.
– Я вообще дельфинов живьём впервые вижу, хотя и читала много о них, – сказала Маша.
– Ну, вот нам с тобой ещё одно яркое впечатление на память! – сказала я.
– Согласна, – сказала Маша и мы замолчали, глядя в сторону моря, где только что проплывала стая дельфинов.
– Слушай, Маша! – начала я. – А давай мы вместе с тобой везде сходим, всё купим, в том числе и тебе какой-нибудь подарок. Ведь у тебя же день рожденья!
– Знаешь, а, по-моему, у меня уже есть один подарок, – сказала Маша, обняв и поцеловав меня. – И он для меня дороже всего.
– Спасибо, – ответила я с улыбкой.
– Ну, что, идём на завтрак - и по магазинам?
– А церковь? – спросила Маша.
– В церковь я схожу завтра утром, – сказала я. – А сегодня твой день!
Одевшись и собравшись, мы пошли в гостиницу.

***
Это был самый счастливый день в нашей с Машей жизни! Вроде бы всё шло, как всегда – позавтракав, мы пошли гулять по городу, заходили в магазины, чтобы и купить кое-что для себя и посмотреть, чем вообще торгуют; в одном из них я по просьбе Маши купила ей в подарок термо-кружку-непроливайку… Но главное – мы всё это делали уже как мама и дочка. Будто бы Бог, видя наше обоюдное желание любить друг друга и быть рядом, поцеловал нас обеих и благословил на это. Да, мы неродные, но это не умаляет ни моей любви к Маше, ни её любви ко мне; да, мы иногда можем поспорить, поцапаться, расплеваться в дым и пыль… Всё, как у людей! И в тоже время мы не можем друг без друга; нам плохо, если мы не позвоним кто-нибудь кому-нибудь из нас, не увидимся, не поговорим, не обнимемся и не поцелуемся (или, как Анютка маленькая это называла, «не полюбимся»)…Бывает, что с одной из нас будет худо – так другая тотчас окажется рядом и станет нянчиться с той, даже, если нужно, с ложечки покормит. Вот вспомнился случай: тогда же, в день рождения Маши, вернувшись в номер, я захотела сходить в душ (жарко было!). Маша решила после меня пойти. Взяв халат и полотенце, я пошла в ванную, ополоснулась... и уже приготовилась вылезать из ванны – как вдруг чувствую, что у меня кружится голова и я тихонько «поплыла». Я, прислонясь к стене, крикнула Машу – она тут же влетела в ванную, помогла мне вылезти, вытерла, одела и довела меня до моей кровати. После чего она сделала мне чаю с сахаром и ложечкой тихонько поила им меня. Слава Богу, такие случаи были нечасты. Да и помимо этого хватало мелких каких-нибудь гадостей, от которых бывает ещё хуже, чем от болезни, и тут мы с Машей тоже поддерживаем друг друга. Так что я ничуть не жалею, что стала мамой для этой девочки и живу ради неё. А ещё, как обещала ранее, благодарю Бога за это счастье!
Ну, вернёмся к дню рождения нашей именинницы! Купив всё, даже подарок, я полагала, что мы пойдём в кондитерскую за тортом, но Маша вдруг сказала:
– А если мы не пойдём за тортом, а сходим вечерком в кафе. Как тебе?
– А почему нет! – согласилась я.
Вечер тогда был хорош: вроде и солнечно было, но уже обдавало лёгкой прохладой. Особенно на набережной, куда мы пошли, так как там есть и кафе, причём вполне себе приличное: помимо того, что там просто чисто, так там и люди вели себя не больно шумно, и музыка была ненавязчивая. Девушка-официантка отвела нас в уголок, как мы её попросили, чтобы нам не помешали, и стала нас обслуживать: на закуску нам подали крабовый салат, на горячее мне – грибной суп-пюре, а Маше – хаш, а на десерт нам подали торт, название которого нас едва не повалило на пол со смеху: «Алёнушка в шоколаде».
– Жаль, что не написано, какого Иванушку эта Алёнушка развела на деньги, чтобы быть в шоколаде, – съязвила Маша. Тем не менее всё поданное было вкусно. Вместо алкоголя мы пили сок. Взяв свой бокал, я сказала Маше следующий тост:
– Машуля! Так, наверно, Бог захотел, чтобы мы с тобой встретились в этом путешествии, провели время, подружились и сблизились, как самые родные люди. Даже если бы последнего не случилось, знай: я искренне рада разделить с тобой твой светлый праздник, поздравляю тебя с ним, желаю тебе счастья и здоровья, а ещё скажу, что мой дом для тебя открыт всегда и я буду рада тебя видеть там, потому что я тебя очень люблю. Поздравляю, девочка моя!
Бокалы отзвенели, мы с Машей поцеловались, после чего она утирала слёзы.
– Ты чего, Машуль?
– Ничего, тётя Таня; просто мне в день рожденья никогда не говорили такие душевные слова. Спасибо тебе большое, родная! – сказала Маша.
– Да пожалуйста, милая! – отвечаю я, гладя её по щеке.
Вскоре мы приступили к ужину, в процессе которого и Маша, спустя короткое время, сказала свой тост:
– В сказке про Золушку у героини с боем часов всё возвращается на круги своя; а я хочу поднять бокал за то, чтобы и по окончании праздника, и по окончании этой поездки мы относились друг к другу, как мама и дочка, любили друг друга и были самыми близкими подругами.
– Так и будет! – ответила я. – Давай за нас!
Бокалы снова отзвенели, мы глотнули и вернулись к трапезе. Покончив с ужином и расплатившись, мы с Машей пошли гулять, так как в кафе стало душновато. При этом мы рассказывали друг другу всякие весёлые истории, над которыми хохотали едва ли не до боли в животе. Да, нам было весело! На то и праздник, чтобы веселиться! И это был наш праздник! Как он и есть по сей день. Уставшие от ходьбы, но счастливые, как две слонихи, мы пришли в номер. Я услала Машу первую в душ, так как она просто с ног валилась, а сама приготовила ей постель. Когда Маша вышла, мы поцеловались на ночь, я её уложила, а после сама сходила в душ и легла.


8
Утром следующего дня я решила не будить Машу, а тихонько одеться, оставить записку и пойти в церковь. Да и погода тогда что-то снова раскапризничалась. Помню, я помимо платья надела кофточку и не зря, так как было прохладно. О чём я молилась в церкви? Главным образом мне просто хотелось поблагодарить Всевышнего за посланное счастье, за то, что мне теперь есть, для кого жить, а также моя молитва была о здоровье Маши и продлении её дней. Я молилась за то, чтобы мы с Машей любили друг друга и были рядом всегда. И, конечно, я ещё раз помолилась за Аню, чтобы и ей было хорошо там… Так что мне было, о чём молиться. Вернувшись, я услышала, что Маша говорила по телефону и по фразе «целую вас, мои любимые!» предположила, что она говорила с кем-то из сестёр Берестовых. Кстати, так оно и оказалось: звонила Саша. Это потом я от Маши узнала. Сама же она была настроена немного полежать, так как у неё слегка побаливал живот. Это меня удивило и обеспокоило: «с чего это ради?». Вымыв руки, я вернулась к Маше и, сев на её постель, стала ощупывать ей живот, при этом велев Маше согнуть ноги в колени. Слава богу, живот был мягким – и ничего опасного не наблюдалось. Простое перенапряжение мышц (ещё бы – так ржать!). Дав Маше таблетку Но-шпы, я оставила её в покое и, переодевшись, прилегла сама, а заодно листала телевизор, чтобы посмотреть, что там есть. Дойдя до канала «Киноклуб», я остановилась: там шёл интересный фильм (названия не знаю), где главная героиня, девочка, взятая из детдома в семью, вроде бы должна быть любимой и обожаемой всеми окружающими… ан нет: нашлась-таки одна змеюшка в лице племянницы приёмной матери девочки, которой эта девчушка была, как заноза в пятке. Как только эта племянница детдомовку ни гнобила. Даже пошла на то, что украла у своей мамы деньги и серёжки и подбросила их сопернице, когда та вместе с тётей приехали погостить, чтобы уличили её в воровстве. Да только эффект вышел не тем, на который барышня надеялась: девочка не знала, где в доме её новой тёти туалет – и потому попросила ту показать туда дорогу; а чтобы вытащить у неё деньги с серьгами, девчонка должна была облазить всю квартиру, а она была со всеми в гостиной и рассматривала хозяйские книги (судя по всему, это ей было даже интереснее!). В итоге злоумышленница получила неслабый нагоняй от своей же матери. Мотив этой неприязни был ясен: ревность. Героиня привыкла к тому, что она главная любимица всей семьи, а тут появилась конкурентка, посягающая на некую часть этой любви, а, возможно, и на её место в этой семье. Ясна была проблема – приёмная девочка очень мешала девочке из семьи, но не понятна была природа этой проблемы: вроде и родители девочки – люди нормальные и добрые… Откуда же тогда эта неприязнь к приёмным детям?
«Если ребёнку суждено прожить жизнь сиротой – пусть он так и живёт до конца своих дней!», – так говорила девушка. Знаете, уже одна эта фраза меня покоробила. Это тоже самое, что сказать бездомной собаке, мол, живёшь на помойке – вот и помирай там! Надо сказать, что, смотря фильм, я мысленно задавала этой племяннице вопросы: «А ты была хоть раз в детдоме?» или «Чего ты на эту девчонку кидаешься? Она ведь не у тебя живёт, а у тёти с дядей! Не хочешь с ней общаться и дружить – не надо! В чём дело?» и так далее. Но, очевидно, не общаться и не дружить для племянницы слишком просто. Ей хотелось мести, хотелось крови... В общем фильм закончился тем, что приёмную девочку забили на смерть, когда она пошла купить хлеба. И забила та самая племянница вместе с четырьмя подругами. А вышло всё так: одна из тех четырёх девочек заманила сиротку на пустырь, говоря, что её подруга повредила ногу и её надо дотащить до дома. Когда девочки пришли, то сирота не увидела там пострадавшую; зато она там встретила свою так называемую двоюродную сестру, которая сказала, что это была шутка, и, пообещав, что сейчас будет ещё веселее, нанесла первый и жестокий удар, а потом присоединились и девочки. Сиротка умоляла девочек, чтобы они её не били, защищалась руками... Но те были неумолимы. Мне было так больно это видеть, точно там моё дитя избивают, и хотелось просто залезть в экран, чтобы расшвырять по углам всех этих малолетних гадин и спасти несчастную девчонку.
– Господи, какой ужас! – донеслось до меня с Машиной кровати. Я оглянулась: Маша лежала лицом к телевизору, бледная и по её щекам текли слёзы. Пересев к ней, я стала гладить Машу по спине, пытаясь её успокоить, даже хотела канал переключить… Но Маша настояла на том, чтобы досмотреть кино и узнать – накажут убийц или нет. Надо сказать, что погибшую в тот же вечер нашли соседские мальчишки, пришедшие на тот пустырь поиграть в футбол. Один из них, узнав её, побежал к соседям, которые тоже хватились девочки и начали беспокоиться, отец даже искать её вышел. Встретив мальчугана и услышав, что девчонка лежит на пустыре, вся избитая, он побежал туда. Думаю, вряд ли нужно говорить, каково было состояние родителей, к которым в дом ворвалась беда. Да и не только родителей, но и тёти с дядей. Зато изумляло поведение племянницы: сама убила и сама после со слезами пела следователю о том, как она любила свою сестру, как они дружили и что понятья не имеет, кто сестричку мог угрохать… Во истину девка бога не боится! Но сколь верёвочка не вейся, а конец всё равно будет: в какой-то момент у одной из тех девчонок сдали-таки нервы (ей снилась по ночам убитая ими сирота) и она пришла отдел милиции и сдала всех. И финал фильма был почти таким же, как в рассказе Маши про сестёр: только там пацан был «героем», а тут мы с Машей и того не видели у героини – а было просто спокойное, даже холодное, как мрамор, лицо. Казалось, девушке было плевать и на боль, причинённую всем родным, и на срок, который она получит, и на то, что она сделала... Она писала чистосердечное признание без единой тени раскаяния.
Выйдя с Машей погулять после фильма, мы долго говорили о нём, о том, возможно ли в реальности такое...
– Теоретически всё может быть, – отвечаю я Маше, – если ребёнку не объяснить, что помимо него есть и другие люди; да, они иногда более несчастные, но они люди и родились таким же образом, как и сам этот ребёнок, а с помойки взялись. Что посеешь – то и пожнёшь!
Маша с этим согласилась.
***
Ну, вот и наступил незаметно день возвращения на родину. На душе и радостно, и слегка всё-таки грустно: радостно, что ты возвращаешься наконец домой, и грустно, потому что хочется ещё, хоть на денёчек, продлить этот праздник, погулять по этому красивому городку, подышать морским бризом и поплавать в море. Машулька в этот день была какая-то неразговорчивая. Хотя накануне отъезда, взяв меня за компанию в магазин, чтобы купить своим соседкам гостинцы, она весело рассказывала мне последние известия из их жизни, полученные от Саши по телефону. Кстати, я тоже решила последовать примеру Маши и купить моим соседкам гостинцы. А то они три недели ходили и смотрели за моей квартирой, цветы поливали...
Не в силах больше терпеть это молчание Маши, я подошла к ней и довольно мягко, ласково гладя её по голове, спросила, что случилось.
– Знаешь, тётя Таня, – начала она, – я просто не хочу с тобой расставаться. Я знаю, что могу и позвонить тебе, и прийти, когда угодно… Но не могу почему-то отделаться от мысли, что мы прилетим назад, разъедемся по домам и всё, пропадём, точно и знакомы не были. Как будто с последним ударом часов всё в один миг кончится и вернётся на круги своя.
Договорив последние слова, Маша обняла меня и тихонько всплакнула. Не буду лукавить, мне тоже было горьковато от этой мысли. А ведь, правда, могло бы всё так сложиться! Но упрямое моё желание жить с верой в лучшее взяло верх и я сказала Маше:
– Милая моя! Если господь захотел сделать так, чтобы мы с тобой встретились, то, я думаю, он поможет нам не потерять друг друга. Давай будем на это надеяться! Всё будет хорошо!
Маша улыбнулась, глядя на меня ещё мокрыми от слез глазами, кивнула, и мы с лёгкими душами вернулись к вещам.
Мы наконец собрались, сдали номер в должном виде и подались в холл, где нас уже встречал молодой таксист. Надо сказать, что я предложила Маше с вечера заказать такси, чтобы не беспокоиться утром об этом, и Маша согласилась. Парень, везший нас в аэропорт, оказался довольно вежливым и обходительным – помогал нам с сумками, хотя они были не больно тяжёлыми; да и вообще вёл себя хорошо, спокойно, ни единого матерного слова от него не прозвучало, даже если на дороге попадались дураки. Зато в самолёте, к сожалению, случился неприятный казус: я попросила одного пассажира средних лет, одетого в дорогой костюм, поменяться со мной местами, объясняя это тем, что у Маши немножко болит голова и за ней нужен присмотр. На самом деле мне просто хотелось лететь вместе с Машей. Казалось бы, чего сложного – пересесть на другое место? Но, видно, данный господин, как бы сказал один киногерой, в принципе не знает, что на свете бывают дети, потому что на мою мирную просьбу он разразился криком и отборным хамством, вплоть до того, что, если дочь больна, ей место дома, а не в самолёте. На шум прибежала стюардесса – так и ей досталось за то, что берут на борт больных. Я тогда, собрав все остатки спокойствия, сказала хаму:
– У вас красивый костюм; дорогой, небось? Так вот, если моя дочь вам его в полёте случайно облюёт, виновата будет не она и не я, а вы, потому что не уступили мне место.
Видимо, эти мои слова были убедительны, потому что он, когда посмотрел попеременно на Машу, на костюм, а после на меня и представил эту «весёлую» картинку, так живо сцапал с полки сумку и ушёл со своего места без звука. Я, перенеся свою сумку, села рядом с Машей.
– Всё хорошо? – спросила я её.
– Да, тётя Таня, всё нормально! – ответила она, а потом, дотянувшись до моего уха, прибавила: – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, моё солнышко! – сказала я и обняла Машу.
Вот самолёт взлетел. Маша тихонько подрёмывала на моём плече, а я, обняв её, думала: «А ведь всё могло бы быть и иначе: я бы могла забиться в себе, не познакомиться с Машей, не общаться с ней, не ходить никуда… Я могла бы и на море не поехать, запереться в квартире и выть белугой дни напролёт. Только на кого я бы была тогда похожа? Страшно представить. Была бы какая-то слезливая, озлобленная на всё и вся старуха. И как бы я тогда помогала другим людям в их сложной ситуации, когда бы со своей не справилась? Думаю, что и Бог тогда бы от меня отвернулся и не помог. А потому спасибо, Господи, за поддержку твою и за то, что ты дал мне ещё один шанс стать матерью, любить и быть любимой дитём, которое ты послал мне для утешения моей души».
02 11 2016г.