«В Москве сказали, что я неправильный инвалид».

Алексей Налогин родился в 1977 году. В детстве жил в Германии, потом вернулся с родителями в Россию. Когда Алексею было 13, у него заболела спина. Долгая диагностика выявила саркому позвоночника (редкую злокачественную опухоль). Опухоль удалили, для фиксации позвонков установили аллотрансплантат. Налогин прошел шесть курсов химиотерапии, но вскоре спина опять заболела. Врачи сразу посчитали, что это рецидив, и сделали повторную операцию, не проведя необходимых анализов.

После операции Алексей перестал чувствовать ноги и пролежал 8,5 лет. За это время он научился программировать и создал один из первых в России благотворительных сайтов – Deti.msk.ru. В середине нулевых Налогин организовал производство аппаратов под названием «Доспехи» – они помогают встать с инвалидной коляски.

Последние пять лет Алексей живет в Таиланде и руководит компанией дистанционно. Eurosport.ru связался с Налогиным и поговорил про стрельбу из лука, бизнес, деньги и благотворительность.

– В Википедии написано, что вы занимались стрельбой из лука и собирались поехать на Паралимпийские игры в Рио. Почему не получилось?

– Есть такое слово – addictive (быстрое привыкание – прим. Eurosport). Я очень-очень addictive. Съездил с другом на стрельбище, взял в руки лук – мне понравилось. Я завелся, купил олимпийский лук, карбоновые стрелы, все лучшее. Ездил на стрельбище через день. Стало получаться, но проблема в том, что у меня очень сильно искривлен позвоночник. Каждый выстрел – нагрузка порядка 16-18 килограммов. В день было порядка 30-40 выстрелов. Спина не держала, но я придумал, как себя жестко зафиксировать в коляске. И зафиксировал.


– Что было дальше?

– У меня стало получаться, и три года назад я съездил в Бангкок, там был турнир на Кубок Принцессы. Стрелков разделили на тех, кто стреляет на ногах, и тех, кто стреляет на колясках. Из тех, кто был на колясках, я занял четвертое место. Но стрелков было больше, чем четверо. Человек 15.

Я расстроился, хотя это был результат через полгода после начала стрельбы. Выиграли те, кто занимался дольше, а мой настрой стал пессимистичным: я понял, что серьезных олимпийских результатов вряд ли добьюсь. И остыл к этому делу.

– Чем паралимпийская стрельба из лука принципиально отличается от обычной?

– Да ничем, просто на Олимпиаде стреляют стоя, а паралимпийцы – на колясках. Но есть разные категории паралимпийской стрельбы. Уже не помню обозначения, но в каких-то категориях можно использовать фиксатор для спины, а в каких-то – приспособление для пальцев, чтобы натягивать тетиву. Еще есть, например, человек, у которого нет рук. Он стреляет ногой.

– Когда вам было 13, у вас обнаружили саркому. Ее вылечили, но потом обнаружили рецидив и провели вторую операцию. А затем вы пролежали не вставая 8,5 лет. Кто виноват в том, что случилось?

– Технически было так: я пришел на операцию на своих ногах, а после операции я ног не чувствовал. Доктора все списали на shit happens, дерьмо случается. Наверное, никто не виноват. Я подавал в суд на врачей спустя несколько лет, но поскольку это было ЦИТО и оперировал меня один из ведущих профессоров, то врачи в открытую говорили: даже если он что-то сделал неправильно, для доказательства в суде нужна судмедэкспертиза. Чтобы врача признали виновным, его коллеги того же уровня должны сказать: да, мой коллега допустил ошибку. А в России это невозможно, потому что ворон ворону глаз не выколет. В принципе, я их понимаю. Не думаю, что со временем что-то изменилось: у каждого хирурга есть свое кладбище.

– Как врачи документально объяснили все, что произошло?

– Они написали кучу медицинских терминов, из которых было ясно, что во всем виноват мой организм.

– Как вы заканчивали школу после этой трагической операции?

– Учителя приходили домой. После девятого класса мне выдали аттестат о неполном среднем образовании.

– А в институте уже не учились?

– Не учился. К сожалению, всему учился сам. Потерянные годы юности невосполнимы. Я много знаю, многое умею, но академических знаний у меня нет. А сейчас уже не то что поздно, но вот третий язык мне не дается, например. По-английски говорю свободно, а вот с тайцами говорить свободно я не могу.

– Как у вас появился компьютер?

– В середине 90-х мой друг и его брат мне его принесли. Потом появился первый интернет, общение. Мне жутко нравилось. Когда твой мир состоит из четырех стен, ты понимаешь, что на самом деле, мир-то большой, там есть люди.

– Как к вам пришла идея помогать детям?

– Сначала искал врачей и деньги для себя. Например, французские врачи осмотрели меня и назвали сумму за операцию – 45 тысяч долларов. Я попробовал найти деньги. Позвонил во «Взгляд» – корреспондент приехал на следующий день, сняли программу, она вышла, но денег мы не собрали. Зато появились первые друзья.

Денег для себя не нашел, но увидел возможность в том, чтобы через интернет собирать деньги для детей. Увидел страничку РДКБ (Российская детская клиническая больница – прим. Eurosport). Позвонил по телефону, ответила Галина Чаликова (основатель и директор фонда «Подари жизнь» – прим. Eurosport). Сказал ей, что у меня есть идея. Она ответила – давайте попробуем. Ну, мы и попробовали. Это был декабрь 1998 года.


– Что вы почувствовали, когда впервые встали, пролежав 8,5 лет?

– Это был 2000-й год. У меня уже появилась работа, мне заказывали сайты. Возникла идея: если нельзя встать с помощью операции, может, получится как-то иначе? Например, зафиксировать ноги и торс. Врач осмотрела, сказала, что я пролежал очень долго, поэтому суставы слабые, но попробовать можно. Мне сделали первые аппараты – как в фильме «Форрест Гамп».

Первый раз я встал в больнице. Понял, что вырос. А еще понял, что эти аппараты перспективны. Пользовался ими до 2005 года, а инвалидной коляски у меня вообще не было.

– С 2005-го вы сами производите аппараты – более современные, чем те, которые были у Форреста Гампа. Я читал, как 16-летнему парню установили ваши «Доспехи», и он сказал, что в будущем собирается даже в футбол в них играть. Это реально?

– В футбол играть нельзя – не стоит выдавать желаемое за действительное. Аппарат дает две вещи. Во-первых, фиксирует суставы, коленные и бедренные. Во-вторых и в-главных, когда человек встает, у него что-то в голове меняется. Так он лежит и думает: «Вот, моя жизнь закончилась. У меня нет работы, потому что я не могу ходить. Меня никто не любит, потому что я не могу ходить. Со мной никто не общается, потому что я не могу ходить». А когда ты встаешь на ноги, ты понимаешь: окей, я снова стою вертикально, а мои проблемы не из-за того, что я не могу ходить, а из-за того, что мне надо учиться и искать работу.

Не можешь работать физически? Работай за компьютером. Наш аппарат меняет психологию – надо искать себя в том, что тебе доступно.


– У вас были какие-нибудь контакты с паралимпийским комитетом России?

– Нет, но у меня были идеи по улучшению жизни инвалидов. Например, в 2000 году я позвонил в какой-то комитет по делам молодежи, предложил им сделать карту доступности Москвы – куда человек на коляске может сходить. Кино, рестораны, театры. Но мне сказали, что инвалиды по таким заведениям не ходят. Я ответил, что я хожу. Мне пояснили, что я неправильный инвалид. Очень запомнилась эта формулировка. Я неправильный инвалид.

– Сейчас Москва хорошо приспособлена для людей с дополнительными потребностями?

– Я был в Москве год назад. Не могу сказать, что исследовал все места, но скажу так: делается много, но делается неправильно. Для того чтобы решить проблемы с пандусами и другими вещами для людей на колясках, нужно сделать всего одну вещь. Есть две компании: государство в качестве заказчика, подрядчик в качестве исполнителя. И вот когда подрядчик сдает объект, подписывается акт. Непременным условием для подписания акта должно быть видео, когда подрядчик садится на коляску и показывает, каким образом он может проехать по пандусу. Если подрядчик этого не делает, работа не оплачивается. И тогда все неудобные пандусы сразу исчезнут.

– Вы много путешествуете. Как в Европе относятся к людям с дополнительными потребностями?

– Был интересный случай в Париже при покупке билета на экскурсию по реке. Я спросил у продавца, есть ли у них специальный тариф, если я на коляске? Девушка высунулась из окошка и сказала, что у них во Франции нет дискриминации, все платят одинаково. Всем вокруг было смешно, а мне неловко. После этого случая я больше никогда и нигде не спрашивал про специальные тарифы. Если ты сам себя не ставишь в рамки «Я не такой, как все», то и общество к тебе относится, как к равному.

Интервью Павла Городницкого.