Эмиграция. Выход из зоны комфорта, который понравится не каждому

Я почему-то никогда не мечтала «свалить из этой страны» — ни в детстве, ни в юности, ни в ранней зрелости, мне и в этой неплохо жилось. Мой муж, например, говорит, всегда знал, что будет жить в Европе, еще в детстве увидел в кино и решил. И его родня подтверждает: «Да, он с детства так говорил. А мы с него смеялись». Я тоже видела много разного красивого кино, с Челентано, Луи де Фюннесом, Мастроянни и Софи Лорен, но почему-то мечта жить где-нибудь в Сен-Тропе или окрестностях Рима у меня так и не развилась.

Я помню волну еврейской эмиграции в конце 80-х — начале 90-х, когда знакомые и соседи стали уезжать в Израиль и Америку. Никто из них не летел туда на крыльях счастья и радости, все переживали и нервничали, будто летели на другую планету. Никто не знал, что их там ждет, тут они сжигали мосты, а там всё, как в тумане. Они избавлялись от нажитого добра, оставляли пожилых родителей, дом, друзей, взрослых детей, братьев и сестер, профессию. Я помню, как уезжали подруги моей мамы, как за год до отъезда они собирались на кухне, курили, плакали, смеялись. Как быстро пролетел тот год. Я чувствовала их нервозность, видела их слезы, слышала их разговоры и мне передавался их страх. В аэропорт, как в последний путь, их провожал целый автобус родственников и друзей, все рыдали, кричали, чтобы те звонили, чтобы возвращались, если что, чтобы прилетали хотя бы раз в год. Они обещали и больше мы не виделись. 

Тогда я думала, что никогда никуда не уеду — не смогу. Я не представляла своей жизни нигде, кроме Минска. Ну, разве что в домике под Минском. У меня никогда не было никаких предчувствий, ни знаков судьбы, ни вещих снов. Я никогда не бывала в Праге, меня никогда в нее не тянуло, ни на какие Рождества, и в первый раз в Чехию я летела, как в последний, и монетку «чтобы вернуться» не бросала. Когда пришло время уезжать, дома я завершала все дела и сто раз со всеми прощалась, а сама не верила, что это всерьез. Даже машину оставила ждать меня в аэропорту. Первый год Праги я почти не помню. Может, только первые недели две. Муж каждый день ждал начала истерик: «Я хочу домой! Что я наделала!» и даже мое молчание принимал за их вялотекущее начало, постоянно спрашивал: «Ну как ты?» Друзья засыпали сообщениями: «Как дела?» А как я и как дела — я сама не знала. Каждое утро просыпалась в ужасе: проспала! Выпрыгивала из постели и начинала лихорадочно собираться «на работу». Приходя в сознание заваривала кофе и выходила на связь с офисом: «Ну как там всё?» Весь день бесконечно звонила, держала руку на пульсе, расставляла точки над «i», контролировала, что сказать и где сделать, как в анекдоте про президента и картошку. Спустя пару недель решила, что пришла пора «там» ставить точку, а «здесь» хватать себя за косичку, как тот самый Мюнхгаузен, и тянуть из болота, ведь у меня появилась возможность жизни с чистого листа, начать учиться, заниматься спортом, рисовать, писать, читать, выспаться, наконец, и научиться ездить на велосипеде. Я же всю жизнь об этом мечтала.

Но внутри была пробита такая брешь, что одними благими делами с ней было не справиться. Мольберт пылился в углу, язык не шел, а я бесцельно бродила по городу, чтобы проветривать мозги, чтобы его полюбить. Вместо успокоительного принимала магазины, скупала новые коллекции, рылась в распродажах, искала какие-то марки, сумки, модели браслетиков. Иногда садилась в примерочных и плакала, а дома старалась избавиться от покупок прежде, чем их увидит муж, запихивала по дальним углам шкафов, потому что всё про себя понимала — мне конец, мой разум покидает меня, я инфицирована, и это не ониомания, а самая настоящая депрессия, — но не хотела его пугать. Я одна ходила по достопримечательностям, выставкам и в кафе, и мне казалось, на меня все смотрят, потому что одинокая женщина — это неприлично ©. Муж круглосуточно занят, у него работа, есть друзья, ему всего хватает, он тут свой. А мне ничего не хватает, я чужая. Я не могу даже к парикмахеру сходить, потому что мне некому его посоветовать, и ко всему прочему я не могу остаться еще и без волос. Я никого и ничего не знаю, мне некому позвонить, не с кем пообедать, выпить кофе, просто поговорить. 

Я не могла пойти в кино, в театр и к врачу, учиться и работать, потому что не знала чешского и не имела вида на жительство — его не выдают ни с визой, ни со штампом в паспорте, всё намного сложнее. Тридцать лет я училась и работала, чтобы обеспечить комфортную жизнь себе и своей семье, я всё знала и умела, у меня были лучшие врачи, юристы, стилисты, электрики и начальники ГАИ, а теперь всё обнулилось, нужно заново начинать жить, говорить, писать и читать, по слогам, с ошибками, как первоклашке. Со стороны это может казаться ерундой, из разряда «жемчуга мелкого», но когда из таких мелочей начинает состоять вся твоя жизнь, каждый час, день, месяц, год, второй, когда ты как-будто оказываешься в открытом космосе, то ли в свободном полете, то ли падении — когда даже этого ты не знаешь… Это вообще не жемчуг. Поначалу я часто летала в Минск, потому что в новую жизнь омрачали еще и документальные проблемы, но радовалась, что всех увижу, побуду дома, приведу себя в порядок. Только и дом тоже переставал быть прежним. При встрече со знакомыми я бросалась к ним с объятиями, а они шарахались от меня, как от привидения: «Что, вернулась уже? Жизнь не заладилась? Хм, быстро что-то!», спрашивали, чем я там занимаюсь и тут же теряли ко мне интерес — ну чем я теперь могу быть полезна. Ничем. А новым знакомым представляли только так: «В свое время она была...» И не так хлестало по щекам это «в свое время...», которое в адрес женщины всегда звучит как: «со следами былой красоты», как это их «была». Я понимала, что оказалась между небом и землей, и правда, как привидение. В родном доме я уже «была». А в новом меня еще не было. 

Про меня реже вспоминали, забывали пригласить, позвонить, рассказать. Когда ты вне стаи, про тебя быстро забывают — это нормально, но немного щиплет. Как-будто тебе отрезали одну руку, одну ногу, вывернули наизнанку и не забывают подсаливать. У всех жизнь, семьи, проблемы, работы, а ты живешь в прекрасной Европе, в которой, конечно же, никаких проблем нет. В свой адрес я всё чаще слышала злые упреки, будто бы не просто вышла замуж «не туда», а была капитаном, покинувшим тонущее судно первым. Почему-то я и сама себя так чувствовала. Тот первый год я почти не помню, но он не прошел зря. Тогда сменился не только вид за окном — я сама изменилась. Заполнила дом вещами и поняла, как ничего они не значат. Оказалась за тысячу километров, чтобы понять, что каждую возможную минуту нужно проводить только с теми, кто тебя любит, потому что когда-то этой возможности не станет. Я увидела свое прошлое со стороны, сверху и снизу, и поняла, что добрую половину жизни потратила не на то и не на тех. Я всё поняла и больше так не буду. 

Конечно, время идет, парашют раскрывается, Чехия сдается, находятся те, с кем можно поговорить и выпить кофе, и даже парикмахер. Всё хорошо. За исключением того, что все родные там. Мама и бабушка. Я не смогу приехать к ним через десять минут, если что-то случится. И даже если не случится, а просто на чай. Там моя сестра с семьей. Если мы видимся два раза в год — то это хороший год. Первый раз я увидела ее дочку в двухдневном возрасте, а второй — когда она уже бегала, и хорошо, что еще не в школу. И это не монтаж, Джонни ©.И друзья там. Которые вспоминают обо мне теперь только по праздникам. Всё там. И душа, и сердце, и голова.
http://www.livejournal.com