Ничего не поднимется

Ничего не поднимется

Как я уже неоднократно упоминал, Марк Исаевич работал на автобазе среди людей разных соловий. От вечно подвыпивших слесарей, неспособных связать между собой двух слов, до культурных и образованных партхозруководителей. И со всеми ними он с легкостью находил общий язык, гибко подстраиваясь под нравы и интересы собеседника так, что говорящие всегда чувствовали себя с Марком Исаевичем на короткой ноге. Имелись в его окружении и те, кто не получив достаточного образования и воспитания, были наделены тем, что называется, задним умом и по острословию и находчивости, соперничали с Марком Исаевичем, нередко вступая с ним в словесные перепалки, заканчивающиеся традиционным обоюдным хохотом.

В общем, Марк Исаевич никогда не жаловался, что он находится не в своей тарелке, что ему скучно в этом коллективе и был весьма доволен жизнью. Но вот однажды коса нашла на камень.

В бухгалтерию автобазы откуда то, либо сверху, либо сбоку, прислали некую Элеонору Матвеевну — даму неопределенного возраста, образования и воспитания. Ей можно было дать, и двадцать пять, и пятьдесят — все зависело от направления взгляда, времени и иных причин. Глянешь — вроде молодая, а через минуту — вмиг постареет лет эдак на пятнадцать. Иногда говорит умно и красиво, а в другой раз — такую глупость понесет, да с таким провинциальным акцентом, что смешно становится.

Стоило ей только появиться в отделе, как она объявила, что хоть и не подавец, но здесь человек временный, поскольку ей готовят место в минавтодоре. На это уйдет некоторое время и ее задача здесь — перекантоваться. Общаться ни с кем она не желала, говорила всем «вы», обращалась исключительно по имени-отчеству и всем своим видом подчеркивала, что она птица нездешнего полета и, что гусь свинье — не товарищ.

Но не бывает правил без исключений.

Как-то раз в бухгалтерию зашел Марк Исаевич и, в разговоре со старшим бухгалтером, отпустил какую-то из своих шуточек, от которой все присутствующие начали смеяться и говорить Марку Исаевичу, насколько он остроумный, какой проницательный, ну просто — душа нашего коллектива. Это, по-видимому, зацепило Элеонору Матвеевну — маленький, невзрачный, уже немолодой, еврейчик имеет всеобщий успех. А на нее — никто не обращает никакого внимания, даже мужчины не пялятся на ее необъятный бюст. Хотя — чего ей было обижаться — ведь она сама себя так поставила? Но… Но — женщины неисповедимые создания. Вечно хотят одного и в тот же момент — другого — никак с первым несовместимого.

Поэтому, с того дня она принялась докучать Марку Исаевичу своим обществом, напирая на то, что мы, если так можно выразиться, одного поля ягодки и должны, несмотря на несхожесть, держаться вместе.

Марк Исаевич был не против и они разговорились.

Та, с места в карьер, задала ему каверзный вопрос. Почему он, слывущий таким интеллигентным, образованным и остроумным человеком никогда в обеденный перерыв не читает книг? Почему все сорок пять минут, свободные от работы, он посвящает курению и беседам с совершенно необразованными низкими людьми. На что Марк Исаевич ответил, что в юности и так много прочитал всякого-разного. А беседы с людьми, пусть даже необразованными, дают намного больше, чем все книги на свете.

Такой оборот только раззадорил Элеонору. Она принялась укорять Марка Исаевича словами, что человек, считающий себя образованным, не имеет права останавливаться на достигнутом, а обязан постоянно развиваться. Ведь жизнь не стоит на месте! А если ты отстал от жизни — то, считай, умер — ведь жизнь ушла далеко вперед. Марк Исаевич, почувствовав себя пристыженным, попытался оправдаться тем, что уже немолод и читать-то ему стало тяжеловато, нужны очки, а ими неудобно, да и непривычно, пользоваться.

Элеонора показно ужаснулась и спросила:

— Так вы, получается, и дома книг не читаете?

— Нет, не читаю… — честно признался Марк Исаевич — я больше телевизор люблю да Высоцкого послушать. А книги у меня Валя собирает — это ее хобби.

— Высоцкого? — вскипела Элеонора — Да вы что? Там одна непристойность! Кабак! Как вам не стыдно!

После этих слов Марк Исаевич понял, что на общении с Элеонорой надо ставить крест и пришел домой начисто убитым. Он долго жаловался мне, что, в принципе, неплохая женщина обладает какой-то убогой логикой не знающих полутонов. У ней либо плохо, либо хорошо. Среднего — не дано. А ведь, Вевик, — продолжал он — вся наша жизнь проходит в полутонах. Мы никогда не достигаем, ни истинного света, ни истинной тьмы.

Я попытался ему возразить, заявив, что смерть — и есть истинная тьма. Но он отвергнул мое возражение словами:

— Я же вам сказал — протекает жизнь! А вы мне — про смерть сразу же. К тому же черт его знает — она истинная тьма, или истинный свет, а может, и то, и другое сразу.

После чего сел в кресло и как будто бы отключился. Я понял, что его надо оставить наедине со своими мыслями и вышел из комнаты.

Я понимал отчего так грустит Марк Исаевич — он никогда не отталкивал от себя людей, а выслушивал и помогал словом и советом всем — от бедной молодой уборщицы, страдающей от запойного буяна-мужа, пришедшей занять три рубля до получки, до парторга, мучающегося вопросом как бы так разместить наглядную агитацию, чтобы вышестоящее начальство вручило их автобазе переходящее Красное Знамя.

Время шло, а диалог с Элеонорой Матвеевной у него не складывался, ибо она, не просила совета, не делилась впечатлениями, даже не сплетничала, а взяла себе за правило поучать Марка Исаевича. Причем целью ее поучений было размежевать его с тем коллективом, в которым он работал.

— Что у вас общего с ними? — выговаривала она ему — Вы, образованный культурный человек. А они? У многих из них нет даже среднего образования! Зачем вы тратите себя на подобных людишек? Понимаю — по наивности считаете, что обогащаете себя общением, расширяете свой кругозор, узнаете что-то новое. Нет — наоборот — растрачиваете себя ничего взамен не приобретая. Они ничего не дают вам, а только берут, скорее хапают. Ваши знания, ваш опыт, вашу мудрость. Пройдет еще немного времени и в вас не останется ничего. Вы превратитесь в пустой флакон и тогда те, кто благоговел перед вами, кто выспрашивал у вас совета, все они — оттолкнут вас. Не помогут, ни словом, ни делом и даже руки не подадут. Это с горы катятся камни, а из ямы ничего не вытащишь. Надо покорять вершины, а эти людишки тянут вас вниз, в эту яму, поскольку там — их место.

Марк Исаевич сначала выкручивался, надстраивая догадки над домыслами, силясь доказать необходимость общения со любыми людьми, независимо от их качеств и социального положения. А когда это ему, естественно, не удалось, не имея смелости потребовать от нее прекратить подобные нападки, принялся прятаться, уходить из здания, короче — делать все, что угодно, лишь бы избежать общества Элеоноры Матвеевны.

Этот период стал самым черным в жизни Марка Исаевича. Он, как не странно, стал даже меньше курить, зачастую пребывая в каком-то мистическом трансе, не реагируя на внешние раздражители.

Как-то раз я зашел к нему в комнату и застал его, роящегося в книжном шкафу. Он бессистемно выдергивал с полок книжку за книжкой и тут же засовывал их на место. Причем делал это откровенно нервно.

— Что вы ищите? — спросил я его.

— Да, ничего, собственного говоря, ничего, просто Элеонора видимо права — я на самом деле мало читаю, а больше смотрю и слушаю. Я решил восполнить этот пробел.

— А мне кажется — надо избавится от этой Элеоноры — бескомпромиссно заявил я.

Марк Исаевич присел на ручку кресла и грустно промолвил:

— Да, ничего — она скоро уйдет в министерство — подождем...

Но вот тут-то Марк Исаевич прошибся — ничего не бывает постояннее времянок. Проходили дни, недели складывались в месяцы, а Элеонору Матвеевну в минавтодор не забирали. Сотрудницы бухгалтерии, вспоминая ее горделивые заявления о месте в министерстве, начали подтрунивать, говоря, что с чем-чем, а с фантазией у нее все в порядке — наврет с три короба.

Элеонора злилась, но прималчивала, боясь попасть на язык зубастым бухгалтершам. Они — не Марк Исаевич — миндальничать не станут, а на части разорвут. Поэтому она усилила давление на Марка Исаевича, теперь уже практически требуя, чтобы он перестал общаться с неотесанными чурбанами, в число которых она со злобы записала весь коллектив автобазы сверху донизу.

Я помню, как он вошел в комнату, не раздеваясь, весь в волнении, без шапки, шарф у него сполз куда то вбок, другим концом заехав в рукав. В таком виде он вышел на середину точно под люстру и, встав гордо, как на трибуне, заявил: «С Элеонорой надо кончать, иначе она меня с ума сведет». После чего устало плюхнулся в кресло.

На его счастье не прошло и недели, как случай подвернулся.

Бедная уборщица в очередной раз устроила скандал своему мужем за то, что тот, пропив остаток зарплаты, оголодил семью на добрых восемь дней. А он, ничтоже сумняшеся, въехал ей в ответ по морде, поставив огромаднейший синяк под глазом.

Наутро, придя на работу, она зашла в отдел к Марку Исаевичу, чтобы, как всегда, попросить у него хотя бы трояк до зарплаты. Не успела она и слова сказать, как в дверь горделиво вплыла Элеонора Матвеевна и спросила:

— А что это с вами такое, милочка?

Отдел затих. За долгие месяцы пребывания Элеоноры Матвеевны на предприятии, это был первый случай, когда она обратилась к кому-то не по имени-отчеству, да к тому же не по служебной надобности. Даже Марк Исаевич был поражен этим настолько, что не вмешался в их разговор, а просто следил за его развитием.

Минут пять женщины обменивались между собой ничего не значащими фразами, смысл которых сводился к тому, что одна никак не могла понять — как можно так жить, а другая — как можно жить иначе.

В конце концов, пытаясь настоять на своем, уборщица сказала:

— Элеонора Матвеевна, вот если бы ваш муж ударил бы вас, как бы вы поступили? А?

— Мой? Муж?.. — с какой-то злорадной интонацией произнесла собеседница — Га! Да у него на меня рука не поднимется! — подвела она итог, горделиво уперев руки в боки.

— Я думаю, Элеонора Матвеевна, у него на вас не только рука, а ничего не поднимется — без тени усмешки заключил Марк Исаевич.

— Что!!! — взопила она, разом потеряв весь свой лоск, показную воспитанность и дутую образованность — Да… Ты… молчал… бы сам… — тут она остановилась и разом выдохнула — Жид пархатый!

Плюнув в направлении Марка Исаевича, шумно топая сапогами, явно стачанными кутаисскими сапожниками, она подбежала к двери, распахнула ее и хлопнула ею так, что с потолка посыпалась штукатурка.

Больше Элеонору Матвеевну никто не видел.

Наверное она теперь в минавтодоре.