Фигаро

Здравствуйте! Я писатель, ищу художника-иллюстратора для оформления обложек моих книг, да и просто единомышленников для общения. Желающие могут писать мне в личку. Подробности при контакте.

Весьма прикольную картину я увидел сегодня, приехав погулять на центральную площадь, что на улице Ленина: две пожилые женщины, стоя у фигуры мальчика со скейтом, повязали на неё шарф, а одна из них даже попробовала вдобавок ещё и маску мальчугану нацепить (видимо, чтобы коронавирусом не заболел!). Ей-богу, смешно было это всё видеть! И вот понимай это как хочешь! Я же склонен к мысли, что, возможно, эта вся история с эпидемией до того допекла этих женщин, что они решили позаботиться даже о скульптуре.

22 11 2020г.

Часть первая
1
Как назвать это моё приключение? Да можно и романом. Или лучше пляжным романом, потому что он начался на нашем нудиском пляже в прошлом году. Был выходной и я решил поехать на пляж – поваляться голяком, что люблю давно, отдохнуть, а заодно посмотреть, какие новые люди сюда пожалуют. И в этот раз я не ошибся. В то воскресенье на пляж, где всегда яблоку негде упасть, пришла женщина лет так сорока, рыжая, высокая и вполне обаятельная. На ней тогда было лёгкое полосатое платье с открытыми плечами. Отыскав себе место недалеко от меня, незнакомка постелила полотенце и стала раздеваться. Я обратил внимание, что она это делает весьма спокойно и уверенно – «Видать, нудистка с опытом. И большим!» – подумал я и быстро извлёк из свей походной сумки книгу, которую раскрыл для конспирации.
Я смотрел поверх книги на её обнажённое тело, как ребёнок на наряженную ёлку. Круглые плечи, пышная грудь, подтянутые фигура, ноги и ягодицы привлекали меня и возбуждали моё воображение. Всё было в ней сделано для того, чтобы попасть на картину художника!..
Раздевшись, незнакомка сперва слегка размялась, проделав наклоны вперёд и в стороны, выполнив повороты туловища влево и вправо, покрутив плечами туда-сюда и сделав растяжку, а после пошла купаться. Да уж, выглядела эта разминка весьма эффектно! Однако ж не менее эффектной была картина с купанием. Я любовался её грацией во время плаванья! Её движения были легки и спокойны. Руки опускались в воду так плавно, что, кажется, будто они гладят воду; ныряла незнакомка тоже легко, почти не поднимая Брызг; да и вообще все её движения были похожи на весьма загадочный подводный танец.
Я глядел на купальщицу, чертовски жалея о том, что не умею плавать: воды боюсь, как кошка – и потому моей смелости хватает лишь на то, чтобы войти, обтереться и выйти прочь.
Накупавшись, незнакомка вышла на берег, вытерлась и легла, закрыв глаза. Я какое-то время ещё маленько посмотрел на неё, как бы взвесив: «не пошлёт ли она меня подальше, если я рискну с ней познакомиться, а заодно и нарисовать её?». Решившись, я достал альбом с карандашом и направился к женщине.
– Здравствуйте! – сказал я осторожно.
– Здравствуйте! – ответила незнакомка, открыв глаза и приветливо улыбнувшись. – Чем могу помочь?
– Как вам сказать… – замялся я. – В общем, я хотел бы с вами познакомиться, а заодно, если можно, и нарисовать вас.
– Насчёт того, чтобы познакомиться, – я не против, – ответила, также улыбаясь, купальщица. – А почему вы хотите нарисовать именно меня?
– Просто вы мне очень понравились, – ответил я, недолго думая и тоже улыбнувшись моей возможной подруге и модели.
– Что ж, это уважительная причина, – иронично согласилась моя собеседница. – Давайте познакомимся! Меня Лариса зовут. Можно просто Лара и на «ты».
– А меня Антон, – сказал я. – Можно тоже на «ты». Ну, как, можно тебя нарисовать?
– Конечно! – сказала Лариса.
– Только ты ляг, как лежала, и помолчи немного, пожалуйста! – попросил я.
– Хорошо! – сказала Лариса и легла снова на спину, закрыв глаза.
Настала тишина, спокойная, как вода реки. Не скрою: рисуя Ларису, я с неописуемым бесстыдством рассматривал её тело с головы до ног, точно или вовсе не видел обнажённого тела женщины, или, вернувшись из долгого и далёкого похода, где до того заскучаешь по своей любимой, по её губам, глазам и так далее, я захотел послать к чёрту все приличия и рассматривать её, целовать, а то и трогать её тело в любом его месте, где тебе захочется, без зазрения совести. Да, вот так я смотрел на Ларису; я буквально касался взглядом её милого лица, гибкой шеи, круглых плеч и груди… Господи, прости меня, грешного, но как же мне было хорошо и даже тепло в этот момент!
– Ну, вот и готово! – объявил я, закончив портрет и обратив его к Ларисе.
– Шикарно! – воскликнула Лариса. – Ей-богу, просто здорово!
– Спасибо, – сдержанно улыбаясь, сказал я. – Рад, что тебе понравилось.
– Где ты рисовать учился? – спросила Лариса, разглядывая портрет.
– Да нигде, – ответил я. – Я сам понемногу научился. Сперва рисовал домики, собак, кошек, затем натюрморты рисовал, а, набив руку, потихоньку перешёл к портрету. Да и то, по началу, рисовал лица, а попозже стал пробовать изображать тело человека. А почему я рисую голое тело? Да потому что в этом случаи лучше всего видишь то, как человек сложён – и, исходя предлагаемого вида, понимаешь, как подойти к работе. Да и, наконец, я склонен думать, что художники, писавшие обнажённую натуру, желали подчеркнуть природную красоту человека, которой одарил его Всевышний.
– А сюда приходишь за новым материалом, – иронично заметила Лариса.
– И за материалом, и просто так отдохнуть, – ответил я.
– Любишь нудизм? – спросила Лариса.
– Да, люблю позволить себе побыть немного в естественном виде, – сказал я. – Два года назад дерзнул сюда приехать – понравилось…
– А что тебе именно тут понравилось и что тебя сюда привело? – спросила Лариса.
– Пари с друзьями, – сказал я, смеясь. – Я поспорил, что смогу придти на голый пляж, раздеться и пробыть тут хотя бы часа два. Итог – меня теперь отсюда пряником не выманишь. А понравилось мне тут больше всего поведение людей. Никто в тебя пальцем не тычет, что у тебя, допустим, что-то не так, не хамит, не обзывается…
Лариса с улыбкой покачала головой.
– А на что спорили? – спросила она.
– Да какая разница, – сказал я.
–А и то верно! – сказала Лариса. – А мне мама позволяла всегда купаться голышом. Я помню, летом мы на двух велосипедах могли укатить куда-нибудь в лес, найти там опушку с речкой, раздеться и загорать да купаться, сколько влезет. Или на даче в пруду барахтаемся… То есть, барахтались.
– А что, теперь нет этой дачи? – осторожно спросил я, видя погрустневший взгляд Ларисы.
– Дача-то есть, – сказала Лариса. – Мамы нет. И отныне я одна хожу купаться: у сына моего другие интересы и занятья, к тому же он учится на журналиста; а подружек, которые бы разделяли моё увлечение, у меня тоже нет.
– Прости! – тихо сказал я.
– Ничего страшного! – сказала Лариса и тут же предложила. – Окунёмся?
– Ты иди, а я оботрусь, – сказал я.
– А что так? – спросила Лариса.
– Я плавать не умею, – сказал я, сгорая от стыда за это.
– А хочешь, я покажу те6е, как плавать, – предложила Лариса. – Хочешь?
– Я воды боюсь, – сказал я.
– Не бойся! – сказала Лариса и тут в её взгляде и голосе появилось что-то волшебное или, лучше сказать, магическое. – Я буду рядом. Пойдём со мной!
На последних своих словах Лариса протянула мне руку и улыбнулась. Я готов был пойти за этой женщиной не то что в реку, а к чёрту в лапы, до того она мне и понравилась, и… полюбилась.
Мы вошли в воду и Лариса стала мне методично говорить, что и как делать. При этом она не командовала, а говорила тем же магически-мягким голосом каким она звала меня купаться. И, видно, отчасти под влиянием этой магии, отчасти под влиянием магии очарования Ларисы, я делал всё, что было нужно. Мы решили начать с плаванья на спине. Признаюсь, сначала было страшно и я реально боялся утонуть; однако я по совету Ларисы вспомнил один из законов физики – а именно, что вода покроет моё тело на столько, на сколько оно, тело, её вытеснит. С минуту я просто лежал на воде (привыкал к ней); потом потихоньку стал работать руками… Войдя слегка во вкус, я как-то забыл про свои страхи, будто их и не было. Наконец мы вышли из воды.
– Как ощущение? – спросила Лариса.
– Хорошо, – сказал я. – Но есть лёгкая усталость.
– Это ничего, пройдёт! – сказала Лариса. – А вообще понравилось?
– Ещё бы! – воскликнул я.
Запикал мобильник – Лариса ответила и выражение лица её резко поменялось с весёлого на не очень.
– Прости, мне надо уехать, – сказала Лариса.
– Дела? – спросил я.
– Да уж! – грустно улыбаясь, ответила Лариса.
– А мы ещё увидимся? – спросил я.
– Я не против, – сказала Лариса и дала мне номер своего телефона. – Если заскучаешь – звони! Спасибо за портрет.
– А тебе за урок, – сказал я и мы расстались.
Лариса ушла. Я, проводив её взглядом, слегка загрустил. Это первая за 35 лет моя встреча с женщиной и первое расставание. Да, не надолго, но расставание. А мне очень не хотелось с ней расставаться… Однако, грусти -
не грусти, а надо было тоже собираться восвояси.
Вероятно, кто-то из читателей, прочтя эти строки вытаращит глаза от удивления, что Лариса – моя первая женщина. Я – не отшельник; просто раньше обстоятельства складывались так, что было не до романов. Мне надо было и учиться на автомеханика, и работать грузчиком в нашем продуктовом, и помогать матери ухаживать за её больной тётей, а после смерти той ещё и за мамой пришлось ухаживать… Я спал, в лучшем случаи, три часа. Так что какие тут романы!..

2
Вероятно, кто-то из читателей, прочтя эти строки, вытаращит глаза от удивления, что Лариса – моя первая женщина. Я – не отшельник; у меня и до Ларисы в разное время моей жизни были романы с девушками и женщинами, начиная со студенческой скамьи... Помню, я с одной даже зажить хотел, замуж позвал, хотели уж заявление пойти подавать... Но за пару дней до этого дела, чёрт знает, откуда появился её бывший кавалер. Я не знаю, что он ей напевал, но в итоге моя несостоявшаяся невеста свалила с ним, оставив мне в сети письмо, где просила меня простить её за это. Однако я не простил. Скажу больше, я после этого предательства ненавидел всё женское племя вообще, и прошло немало времени, пока я восстановился, и стал вновь к женщинами относиться с любовью. И первой такой женщиной стала Лариса! Я хотел (и хочу до сих пор!) любить её, ласкать, баловать, заботиться о ней, жить для неё... Только бы бог позволил мне это!
Прошло два дня со дня моего знакомства с Ларисой. Я не звонил ей. Во-первых, у меня дел было по горло; а, во-вторых, просто не было повода. И всё же я часто вспоминал её большие глаза, тёплую улыбку, подтянутую фигуру… Рисуя её, я хочу целоваться с ней, трогать её плечи, руки, грудь, колени… И не меньше хочу её объятий и поцелуев.
Интересно знать, есть ли у неё муж? Но, если бы был, то Лариса вряд ли бы дала мне номер телефона… Но, с другой стороны, если муж он только по паспорту, а по жизни он хуже соседа?.. Что ж, тогда вполне понятно желание женщины найти себе любви на стороне. Нет, я не трушу; более того, я даже нисколько не побрезгую быть любовником Ларисы, если всё именно так, как я думаю. А если наоборот?..
Бывает же так, что у бабы и муж – золото, а она с жиру бесится, по любовникам гуляет налево и направо. И именно этого я и опасаюсь. Не знаю, кто как, а я не хочу попасть в грязную историю и стать в ней крайним. Я бы хотел, чтобы у нас было всё по-честному. Надо позвонить Ларисе, пригласить её куда-нибудь, хоть погулять, а там попробовать её разговорить. Правда не факт, что Лариса будет со мной откровенничать… Но чем чёрт не шутит?..
3
На ловца и зверь бежит. Вчера залез в социалку и увидел там заявку в друзья от Ларисы и её письмо. Последнее я читал, почти не дыша, будто бы стараясь расслышать её тихий голос. Вот это письмо:
«Антоша, милый мой друг, привет! Вот не думала тебя найти здесь. Как ты? Как твои дела? Что ж ты мне не звонил?..
У меня всё хорошо; правда, вчера работы было много – подустала. Я не говорила, что работаю психологом? Клиент бывает разный – с кем-то без труда и разговоришься, и найдёшь решение его проблемы; а с кем-то приходится повозиться, как вчера, подобрать пароль к его душе… Быть, если хочешь, хакером его души. Итог – я пришла, как выжатый лимон. У меня есть идея: может, в кино сходим в пятницу? Жду твоего ответа с нетерпеньем. Пока».
Ответ мой не заставил себя ждать. Я согласился и на кино, и предложил ей после погулять, но попросил это всё устроить не в пятницу, а в субботу, так как в пятницу я буду уставшим после смены. Хотя какая мне, к чёрту, разница?! Беда великая – устал! Душ принял – и порядок! Лариса тоже устаёт!.. И всё она меня хочет увидеть, а я выламываюсь. Что ж, суббота – так суббота! Да и Лариса мне написала, что не против.

4
«Наконец уже суббота!» – пелось в одной легкомысленной песне. День был тёплым и ясным, как улыбка матери! Не день – а подарок!.. Оттого и настроение моё было соответствующим. Надо сказать, что я ждал этой субботы, как жених и невеста ждут дня свадьбы! Уже с раннего утра я стал наводить марафет – побрился, костюм отутюжил… Честное слово, как в ЗАГс собирался!.. Господи! Мне 35 лет, а у меня в башке чёрти что, всякая романтическая ерунда!.. И с чего я взял, что между мной и Ларисой будет хоть намёк на любовь? Может, она избегает этого «счастья». Но почему бы это не проверить? Каким образом? Пока ещё не знаю. Но, в конце концов, если Лариса избегает любви, то я это переживу и мы будем друзьями; а если всё наоборот и Лариса не против любви?.. Рискну!.. Иначе плох тот мужчина, который не попытался покорить сердце женщины. Надо ещё цветы купить.
К вечеру я был уже на месте встречи. Правда, я пришёл чуть пораньше: пока билеты взял, пока то и сё... И вот я вижу её! Даже с чем сравнить это появление Ларисы. Да и надо ли? Скажу лишь, что я ей был рад, как юнец! На Ларисе было закрытое кремовое платье, подчёркивающее красоту её фигуры. На ногах были туфли на шпильках, а в раках Лариса держала клатч – всё это так же было в тон к платью. На шее Ларисы были маленькие чёрные бусы, а в ушах висели серёжки в тон бусам.
– Привет! –сказала Лариса, подойдя ко мне.
– Привет! – сказал я, протягивая ей свой букет. – Это тебе!
– Какая прелесть! – воскликнула Лариса. – Спасибо. Я обожаю цветы!
Её глаза смотрели на букет взглядом девочки, которой на новый год подарили хрустальные туфельки Золушки. Признаться, я этому взгляду был рад больше, чем тому, что я сделал.
– Ну, что, пойдём! – сказал я.
– А я билет не взяла, – сказала Лариса.
– Я обо всём позаботился, – сказал я Ларисе, улыбаясь. – Пойдём!
Мы пошли. По лицу Ларисы было видно, что ей слегка неловко идти в кино не за свой счёт. Но, с другой стороны, чёрт возьми, полюбил женщину – изволь для неё что-то сделать! Купи для начала ей билет в кино.
Мелодрама, которую мы смотрели, была не очень интересной. И потому, не дождавшись финала, я и Лариса вышли из кино. Вечер был солнечным, точно день и не хотел кончаться. Мы не спеша шли и говорили о том и о сём... И нам было легко, словно мы сто лет знакомы.
– А ты женат? – спросила Лариса. Это облегчило мне задачу – узнать о её семейном положении.
– Не поверишь, – говорю я, – даже не был ни разу женат.
– А что ж так? – спросила Лариса..
– Не могу найти ту, которая бы меня вкусно накормила, – отшутился я и Лариса засмеялась.
– Браво! – сказала она. – Люблю людей с чувством юмора.
– Это у меня от мамы, – сказал я. – Она весёлый человек была.
– Была? – удивилась Лариса. – А где ж она теперь?
– Там же, где и твоя, – с грустью ответил я.
– Прости, – тихо сказала Лариса.
– Ничего, – ответил я. – А ты замужем?
– Была, – легко ответила Лариса, – но недавно развелась.
– Почему? – спросил осторожно я.
– Мы решили, что дали друг другу всё, что могли. А жить, что называется, «для приличия» мы не видели смысла. Слава Богу, мы и развелись по-хорошему, и общаемся теперь по-дружески. Никогда не забуду, как мы после всех разводных дел, бросив у дома машину, пошли в ресторан, где и отметили это дело даже ещё радостнее, чем свадьбу. Помню, и я, и муж пожелали друг другу счастья в новой жизни.
Слушая Ларису, я едва верил ушам, так как все мои друзья и подруги разводились тяжело, и о каком ресторане пойдёт речь! Неужели есть люди, умеющие непросто расстаться по-людски, а ещё превратить это обычно печальное событие в праздник? – подумал я.
– Сын сначала это переживал болезненно, – продолжала Лариса, – а когда увидел, что отец о нём не забыл, что он звонил ему, приходил, забирал на выходные, – успокоился.
– Любил отца? – спросил я.
– Обожал! – сказала Лариса.
Помолчали немного.
– Лариса, – обратился я решительно. – А можно я тебя поцелую? Очень хочется!
Что на меня нашло – чёрт его знает, но Лариса кивнула головой и мы поцеловались.
– Ещё хочешь? – спросила Лариса.
– Да, – сказал я.
– Тогда пойдём ко мне! – сказала Лариса. – Здесь не очень далеко.
Мы поймали машину и поехали.

5
Было солнечное утро, когда я проснулся в спальне Ларисы. Я бы сказал, что это были королевские покои, нежели спальня скромной женщины. Почему? Да потому что выглядела она, по моим меркам, весьма роскошно. Начну с того, что стены были оклеены голубыми обоями с разнообразными золотыми узорами; кроме того в комнате стояла шикарная тёмная мебель – комод, трюмо, шефонер и огромная кровать. Что ж, если бывший Ларисы хорошо зарабатывал – почему бы не позволить?.. Мы с Ларисой провели неописуемо-страстную ночь! Ещё ни с одной женщиной я так горячо не занимался любовью; ещё никого я не целовал так жарко, как Ларису; ещё никто из женщин не ласкала меня с такой нежность, с какой это делала Лариса. Мы оба этого хотели – и были свободны этой ночью!
Я лежал ещё в постели, когда Лариса вошла и внесла поднос с завтраком. На подносе были по два сваренных в крутую яйца под майонезом, по два бутерброда с маслом, по яблоку и чай с вафлями. Завтрак был не плох.
– Доброе утро! – сказала Лариса, входя в спальню. Поставив на постель поднос, она поцеловала меня в губы. – Выспался?
– Вполне! – сказал я. – И вообще я доволен нашей ночью. А ты не жалеешь?
– Нисколько! – сказала Лариса. – Напротив, благодаря тебе, я вспомнила, как тепло в объятьях мужчины и хорошо от его поцелуев. Ты ещё не видел, что висит у тебя над головой?
Я взглянул – а там, над кроватью, висит тот портрет, который я писал в первый раз. Он был вставлен в темно-коричневую рамку.
– Здорово! А сын не увидит? – спросил я.
– А он сюда не ходит, – сказала Лариса. – Давай, угощайся!
Мы стали завтракать.
– Спасибо, – сказал я. – Всё было вкусно.
– Ты знаешь, я почему-то так и подумала, – иронично сказала Лариса. – Что мы будем делать весь этот день?
Я подумал.
– Сейчас мы поедем на пляж, – начал я, – там поваляемся, покупаемся; к обеду поедем ко мне – ты увидишь, как я живу… Там же и пообедаем, и отдохнём; а вечером пойдём в парк или на танцы, что в той же стороне.
– План хорош, – начала Лариса, – но один пункт мы исключим: обед у тебя.
– Почему? – спроси я.
– К обеду мне надо бы быть дома: вдруг Кирюшка раньше придёт – покормить его надо. – Кирюшка – это сын Ларисы. – А вечером я вся твоя!
– Хорошо, – сказал я, – ответный визит отложим на будущую субботу!
– Согласна! – сказала Лариса и поцеловала меня.
На том порешив, мы стали собираться на пляж. Надо бы сказать, что ко мне мы всё же заехали, так как я был в костюме и без полотенца. Я предложил Ларе зайти, но она предпочла погулять. Переодевшись и взяв полотенце, я вскоре вернулся, и мы тронулись дальше.
Народу на пляже хватало, но мы сумели найти себе место и устроиться. Сделав разминку, я и Лара пошли в воду. Я лёг на спину и, полежав так с полминуты, стал грести руками. И в этот раз я плыл более уверенно, чем в первый, хотя ещё побаивался. Поплавав, мы вышли из воды.
– Устал? – спросила Лариса.
– Немного, – ответил я.
– Ну, тогда ты отдохни, а я искупнусь, – сказала Лариса. – А после ещё подход сделаем.
– Добро! – сказал я и Лариса пошла в воду.
Пока Лариса купалась, я, полулёжа на полотенце, наблюдал за отдыхающими. Сам не знаю, почему я обратил внимание на парня лет 20-ти, с длинными и тёмными волосами. В поведении юноши вроде не было чего-то из ряда вон выходящего – человек спокойно себе отдыхает, делает фото для своей коллекции… Но вдруг он видит Ларису. И присматривается к ней, будто увидал кого-то знакомого. Лицо его поменяло выражение, мол, «Какие люди!», парень снял Ларису и стал скоренько собираться. Я хотел подойти к нему и спокойно попросить удалить снимок с Ларисой (почему-то почуял неладное), но меня отвлёк мужик, спрашивая время и прося закурить. Я, найдя часы, сказал время, а на просьбу дать закурить ответил, что не курю. Поворачиваюсь назад – парня и духу нет. «Чтоб тебе курить навсегда расхотелось!» – с досадой думал я про того мужика. Признаться, я сам едва понимаю, как парень так скоро свалил. И даже глазами я его найти не смог. Вернулась Лариса и я ей всё рассказал.
– Ты считаешь, что он какой-нибудь папарацци? – смеясь, спросила Лариса.
– А кто его знает! – сказал я. – Знаешь, всё бы ничего, но что он так на тебя глянул, снял затем резко сдёрнулся... Ой, Лара, как бы ты не вляпалась в грязную историю.
– Брось! – отмахнулась Лариса. – Кому я нужна? Я – простой психолог… – Однако после короткой паузы Лариса добавила: – Однако за предупреждение спасибо. Поживём – увидим!
Навалявшись всласть, мы пошли в воду на ещё один заход.
– Ты просто молодчина! – сказала Лариса, когда мы вышли на берег. – У тебя всё было классно!
– Спасибо, – сказал я смущённо. – Я рад, что наши старания не зря!
–В другой раз попробуем на животе плавать! – сказала Лариса.
– Хорошо! – сказал я и мы стали собираться.
К обеду мы прибыли в город и расстались. К вечеру у меня заболел живот и я перенёс танцы на следующий раз.

Часть вторая
6
Однажды вечером Лариса пришла ко мне с синяком под глазом. Я обалдел, увидев это.
– Ничего себе! Это какой поганец с тобой такое сотворил? – спросил я Ларису.
– Да был один хам молодой, – ответила она. – Хотел пролезть без очереди в магазине. Ну, я ему замечание, а он мне в глаз, сволочь такая...
– Больно? – спросил я Ларису и, не дождавшись ответа, поцеловал её в синяк, а затем в губы.
– Вот так лучше, – сказала Лариса. – Поцелуй меня ещё раз!
А мне разве жалко! Целуя Ларису, я уже беззастенчиво стал гладить её по груди, спрятанной пока под цветастой блузкой.
– О, какие у нас далеко идущие планы! – заметила Лариса, отняв свои губы от моих.
– Я просто по тебе соскучился, – сказал я.
– Я по тебе тоже, – ответила она.
Уйдя в спальню, мы, наверно, в три секунды отделались от одежды и, упав на кровать, занялись любовью с такой страстью, нежностью и желанием друг друга, как будто бы до этого у нас было года три разлуки.
– Ты мой лучший любовник! – сказала Лариса, придя в себя. – Если я в старости что-то вспоминать, как самое светлое и лучшее, – так это наш с тобой роман; даже если он будет коротким.
Признаться, я тогда и думать не мог, что слова Ларисы о нашем романе станут столь пророческими... Думаю, и сама Лариса вряд ли вкладывала в них столь трагический смысл, какой они обретут в итоге этой истории. На мой же, по-моему, наивный вопрос, что она имеет в виду? Лариса легко ответила:
– Ну, всякое бывает: вдруг ты от меня устанешь, захочешь другой женщине... И, поверь мне, я не буду обижаться. Только об одном прошу: скажи всё сам, пожалуйста, в этом случаи! Я просто очень болезненно переживаю предательство.
– Ах, вон ты о чём! – понял я. – Ларочка! Я постараюсь сделать всё, чтобы и я от тебя не устал, и тебе со мной было хорошо как можно дольше. И вообще, давай не будем о грустном, тем более, о старости! Ведь ты у меня такая красивая.
– Правда? – спросила Лариса.
– Да, – сказал я и вновь поцеловал её в губы. – И я бы хотел нарисовать ещё не одну картину с тобой.
– Я буду рада тебе в этом помочь! – сказала Лариса. – Только ты меня для начала покормишь.
– С огромной радостью! – ответил я с улыбкой, поняв шутливый тон её последней фразы. – Признаться, я и сам проголодался. Пошёл разогревать ужин. Если хочешь – ты можешь не одеваться, я здесь один живу и никого не жду.
– А если кто случайно пожалует? – спросила Лариса. – Нет, лучше всё-таки приодеться.
Мне ничего не оставалось, как последовать примеру моей подруги, хотя обычно спокойно хожу дома без ничего.
Тем временем, пока я готовил всё к трапезе, зазвонил мобильник Ларисы.
– Алло! – сказала она, взяв трубку. – Я у подруги. Это не твоё дело, у какой я подруги, и я у неё пробуду столько, сколько захочу, понял? И вообще, я не должна отчитываться сопляку, который порвал мой портрет, нахамил мне, своей матери, и ударил меня. Ничего, денёк-два побудешь один! Может, тогда, змеёныш, поймёшь, как к матери следует относиться! Холодильник полон – с голоду не помрёшь! Всё, пока.
Разговор был кончен. Понимаю, что подслушивать некрасиво, не нечаянно узнанная история и, главное, судьба моей работы, побудила меня предложить Ларисе нарисовать тот портрет снова.
– Лучше сбрось мне его фото мне на почту! – ответила она. – Так будет надёжнее. Помнишь, ты говорил про шпиона, который за нами следил? – я ответил утвердительно. – Это был мой негодяй. Что он там делал – не знаю, но дома я узнала о себе много нового. И самое «яркое» среди всего было то, что я – шлюха бесстыжая. Я, правда, тоже ему сказала, мол, выбирай слова, когда с матерью говоришь, да и вообще, у тебя свои увлечения, у меня свои, и я, слава богу, заслужила право жить так, как хочу! Вспыхнула ссора, в результате которой я получила в глаз, а твоя картина была порвана и выброшена в мусор. – тут Лариса на миг всплакнула, вспомнив эту утрату. Я подошёл, нежно погладил её по спине, и она тут же успокоилась. – Я у тебя побуду день-два?
– Да хоть неделю! – ответил я. – Благо, я один живу.
– Поглядим, – с улыбкой ответила Лариса.
Наконец мы приступили к ужину и тогда наш разговор перешёл уже в другое русло.

7
Мы Ларисой жили в любви и счастье! Конечно, были и работа, и другие мелочи (куда они денутся!)... Но вечера были наши!
Почему-то, говоря о вечерах, мне первое, что приходит на память, – это ужины, которые готовила Лариса. Не то, чтобы я не мог приготовить для своей возлюбленной ужина, но бывало так, что Лариса и самая хотела что-нибудь сготовить. А готовить она умела здорово! Элементарно, она могла простую картошку пожарить так вкусно, что ты её будешь уписывать за обе щеки не хуже всяких паэльев. А какой вкусный она борщ однажды сварила! За ужином мы вели тихий и неспешный разговор о разных интересных вещах, а потом, под спокойную инструментальную музыку, мы или танцевали, или я рисовал Ларису в самых разных образах – от весёлой кокетки до строгой дамы или мечтающей женщины.
Надо ли говорить, что нам было хорошо с Ларисой в эти моменты? Особенно, когда мы занимались любовью. Да простят меня мои читатели, но для меня сладостнее всего в этот момент было целовать мою «Афродиту». Я целовал её с головы до ног, горячо, страстно, я бы даже сказал, щедро, словно осыпая мою возлюбленную драгоценными камнями или чем-нибудь лучше этого. Особое наслаждение мне почему-то доставляло, когда я целовал Ларисе её загорелую попку. Помню, как я, добравшись до этого места её тела, целовал его почему-то особенно долго и нежно. Я не могу этого как-то объяснить. Просто нравилось – и всё! И мне порой очень грустно, что этой части тела отведены самые не завидные назначения: или сидеть, или получать ремня, или искать на себя приключения. Любая часть тела человека должна быть достойна того, чтобы её любили и целовали! Тем более, если это тело ребёнка или любимой женщины… Однако, что-то я распалился.
Впрочем, нам с Ларисой и без секса было хорошо. Скажем, я читал ей стихи любимых мной Есенина, Бунина и Рубцова, а она читала мне Блока или пела романсы (да как пела!). Бывало, мы могли посмотреть какую-нибудь мелодраму, а в выходные ходили на пляж и на танцы. Плохо ли?!
Конечно, не забывала Лариса и о сыне: нет, с ним она по известной причине не разговаривала, но через сестру, жившую неподалеку от их дома, узнавала всё о его жизни. Парень жил нормально, ни болел, ни голодал, немного учился, тусил с приятелями, водился с девчонками... словом, он жил вполне активной и насыщенной жизнью молодого человека. Но самым горьким было для неё узнать, что он по матери даже не скучает и не вспоминает о ней. Видели бы вы, как она плакала...

8
Вот и кончилась неделя нашего с Ларисой блаженства. Мне было так грустно, что даже завтрак не лез в рот. Хотя Лариса его готовила с любовью.
– Ты что не ешь? – спросила Лариса. – Смотри, какие сырники вышли аппетитные!
– Да что-то не хочу, – угрюмо ответил я.
– Да что с тобой? – спросила Лариса.
– Ты бы могла ещё остаться? – спросил я.
– Я бы и рада, – начала Лариса, – но у меня сын. Хоть и негодяй он после того, что он сделал, но я его люблю.
– А он тебя любит?! – взбесился вдруг я. – Он тебе с того дня, когда ты ко мне пришла, хоть раз позвонил, спросил, как ты, или умолял тебя вернуться, прося прощение? Нет! Напротив, это ты о нём справлялась у сестры, это тебе до него было дело, а ему до тебя – нет! И ты его сыном называешь?! Да ты помрёшь – он о тебе едва ли вспомнит, а куда там заплачет!
– Антоша, опомнись! Что ты говоришь?! – почти крича, сказала Лариса. И я опомнился.
– Прости, любимая! – спокойно говорю я, обняв Ларису. – Конечно, ты права: сын – есть сын, какой бы он ни был. Прости, пожалуйста!
– Не грусти! – сказала с улыбой Лариса. – Я вечером позвоню тебе! А в выходные я снова вся твоя! Вся, вся, вся!!!
Говоря последние слова, Лариса оставила на моих губах три коротких, но нежных поцелуя, и мне быстро полегчало. Выйдя из подъезда, мы поцеловались ещё на прощание, и разъехались по работам.
День прошёл в обычном рабочем режиме. Отработав смену в автосервисе, я хотел немного покататься по городу, заодно подкупить хлеба, сыру, молочки… Я просто хотел отсрочить возвращение в пустую квартиру, где больше нет любимой мной женщины, с которой я смеялся, грустил и целовался. Я всё могу понять, даже то, что у Ларисы сын, которого она любит, и который её любви не стоит; но я уже нажился один, без любви.
Лариса позвонила мне, когда я был уже дома и готовил себе пельмени. К слову сказать, она тоже скучала тогда одна, так как с сыном у неё разговора не вышло, и он ушёл ночевать к отцу. Мы немного поговорили о разных мелочах, посмеялись, и нам стало легче на душе (по крайней мере, не так одиноко было!).
– Ну, ладно, Антоша, не буду отвлекать тебя от ужина! – сказала Лариса. – Сейчас тоже что-нибудь себе в рот положу, потом вымоюсь, а затем лягу спать.
– Спокойной ночи, моя хорошая! – сказал я, прощаясь.
Поужинав и помыв посуду, я попытался посмотреть телевизор; но, не найдя ничего интересного, выключил его, и решил тоже принять душ и лечь спать.

9
Утро вошло в мою спальню с тёплой улыбкой солнца, пробуждая меня, точно добрая мать или нежная подруга. Я так-то не спал уже; просто нежился голышом в кровати, мечтая, бог знает, о чём. У меня иногда так бывает, особенно, когда надо на работу: хочется просто поваляться ещё минут пять и спокойно о чём-нибудь помечтать. Если хотите – можете это считать зарядкой для души. Так-то вот я и лежал, когда мне позвонила Лариса. – Доброе утро! Не разбудила?
– Нет, Лара! Я уже не спал, а так валялся. А ты зачем позвонила? Что-то случилось?
– Нет, Антоша. Я просто хотела узнать, как ты провёл ночь?
– Хорошо провёл, во сне.
– И что тебе снилось?
– Мне снилось, что мы с тобой лежим под солнцем где-то на необитаемом острове, и я тебя долго и горячо целую.
– Понимаю тебя, мой хороший! Сама по тебе скучаю. Вот что: заедь за мной на работу в семь часов, и мы вместе поедем ко мне домой.
– Договорились! До вечера.
– До вечера, Антоша.
Повесив трубку, я вылез из постели и в довольно приподнятом настроении стал завтракать да собираться на работу. День мой не прошёл, а пролетел в работе и ожидании вечера встречи с Ларисой! Нет, не думайте, что в любви я вовсе забыл свои обязанности или исполнял их плохо; слава богу, любовь на мои рабочие качества влияла только благотворно. И всё же я очень ждал вечера, ждал встречи с Ларисой, будто мы не видались не два дня, а два века. Я уже в мыслях обнимал и целовал её, как и куда хотел!
Я пару раз уже забирал Ларису с работы, когда мы жили вместе: она работает психологом в психоцентре «Новый путь». Работает уже давненько, о своей работе, как правило, Лариса говорила с любовью и интересом, что меня, как работающего человека и тоже любящего своё дело, не может не радовать; хотя бывали у неё клиенты (особенно клиентки!), которые, видимо, сами или просто не хотели выбираться из какой-то своей депрессии, или вообще не знают, чего хотят от жизни. И тогда работа для Ларисы была просто адовым мучением.
Едучи к Ларисе, я, как это всегда бывало, когда мы виделись, купил ей цветы. Правда, она почему-то их принимает с такой виноватой улыбкой, словно бы она их незаслуженно выпросила. Понятное дело – мужиков нет: муж ушёл к другой жене, а от сына этой роскоши не жди. Зато хамства – сколько влезет! Обидно мне за вас, мужики! Особенно за таких сыновей, которые мам своих не любят, а только лишь обижают, как дворовых собак. И в этом смысле глубоко прав наш Данилыч, который старается с каждой зарплаты и жене букет купить, и детей побаловать. Молодец, уважаю!
Лариса уже ждала меня на улице, когда я подъехал. Припарковавшись, я тотчас же взял цветы, и вылетел из машины.
– Привет! Давно ждёшь? – спросил я, целуя её.
– Нет, минуты три, как вышла, – ответила она, переключаясь на цветы. – Это мне?
– А кому ещё? Конечно, тебе! – говорю я, смеясь.
– Ну, зачем? – спросила она с виноватой улыбкой.
– Да хотя затем, что я тебя люблю, и хочу просто хочу сделать тебе маленькую радость, – говорю я.
– Спасибо, – сказала Лариса, поцеловав меня. – И я тебя люблю.
– Ну и, слава богу! – отвечаю я. – поехали?
– Поехали! – сказала Лариса, и, сев в машину, мы поехали к ней, не подозревая, что нас там ждёт.

10
Едва Лариса отперла дверь, и мы вошли в не большёй коридорчик, как к нам вышел её сын. В нём я узнал того длинноволосого брюнета с пляжа, которого тогда упустил. Ничего ещё не ожидая, я поздоровался с парнем, однако, не ответив мне на приветствие, он вдруг накинулся на мать с хамством:
– Ты ещё и любовника в дом привела, бесстыжая! – эти слова меня просто покоробили; однако я решил взять первым инициативу и поддержать Ларису:
– А у меня что, на лбу написано, что я любовник твоей матери? – спросил я, хотя и жёстко максимально сдержанно. – Да и вообще ты бы повежливее с мамой был!
– Ты не поверишь, Антоша, но это и есть вежливый разговор сына с мамой - так что не удивляйся! – едко сказала Лариса, после чего обратилась к сыну: – А тебе, мой милый, я скажу: это мой гость, я привела его к себе и тебя не касается, какие отношения между нами. А если тебя что-то не устраивает – у тебя есть своя комната, либо ты можешь пойти к отцу!
– Да ты себя в зеркало видела? – спросил Ларису хамоватый юнец. – Тоже мне, королева Марго предпенсионного возраста! И на что он у тебя клюнул?
– А я скажу тебе! – отозвался я, и тотчас въехал хаму в нос кулаком с такой дури, что он влепился башкой в стену, после чего обмяк. – А теперь имей в виду: упаси тебя бог когда-нибудь оскорбить мою любимую женщину; я тебя уделаю так, что тебе надолго мало не покажется! Понял? Не слышу!
– Да понял я! – ответил слезливо юнец.
– Вот так! – говорю я, после чего обращаюсь к Ларисе: – Лара, собери свои вещи, и поехали ко мне! Причём навсегда!
– А ты, пожалуй, прав! – сказала она, глядя на сына. – Довольно я натерпелась здесь хамства!
Она пошла собираться, я же тем временем помог юнцу дойти до кухни, чтобы приложить ему холод к носу. Спросите – зачем? Да просто жаль его, дурака, стало. На кухне мы оба сидели молча, пока не пришла Лариса и не сказала, что она готова. Никогда не забуду один момент: Лариса подошла к сыну, чтобы спросить, как он? А тот, нет бы сказать, мол, мамочка, прости меня, пожалуйста, и не уходи (чему бы я порадовался!), ударил её, назвал шлюхой и велел убираться вон. Лариса тоже влепила ему по щеке, и мы ушли. С тех пор они больше не виделись. Очень грустно об этом писать...
Однако я с радостью сообщил бы вам другую, радостную весть (да не одну!): мы с Ларисой решили пожениться! А ещё Лариса ждёт ребенка! Только бы бог дал нам с ней это счастье!..
2014-2020гг.

Было пять часов утра. Но мне уже не спалось, а валяться без толку – это не для меня. Это тоже самое, что заставить рыбу ходить на хвосте по берегу. Так что, одевшись, я подался на пляж, благо, он в двух шагах. Надо сказать, что я хожу туда не только для того, чтобы позагорать и поплавать, но и просто погулять подышать свежим морским бризом. Нынешний день был из второй категории, так как для плаванья у меня болел живот. И вот я сидел, подложив под себя сумку, без рубашки, глядя вдаль, и думая свои мысли.
Устав смотреть вдаль, я перевёл взгляд вправо, откуда пришёл, и увидел, как оттуда же идут женщина лет 30-ти и девочка лет 7-ми (как я думаю, это были мама и дочка!), обе были хорошенькие, в легких летних цветастых сарафанах, таких же белых шляпах, из-под которых чуть выглядывали светло-рыжие волосы, и белых шлёпках. «Кому-то, как и мне, тоже не спится», – подумал я. Не знаю, зачем, я стал наблюдать за ними.
Найдя себе место, мама с дочкой постелили полотенца, разделись догола и стали играть в мяч, в нечто, похожее на волейбол. Прости, Господи, меня, грешного, но я упомяну здесь одну вещь: когда мама с дочерью разделись, я заметил, что они обе весьма хорошо сложены и подтянуты. Признаюсь честно, женщина мне очень понравилась, начиная с весёлого, улыбчивого лица и таких же глаз, и кон6чая её телом, где всё было гармонично: при её высоком росте у неё были шикарные длинные ноги, красивые округлые плечи, стройная фигура, в меру пышная грудь и даже попка её была прекрасно подтянута… Видно было, что человек собой занимается. Что до дочки, то, видя, как скоро она сняла с себя одежду, и как весело и резво она бегала голенькой по берегу, я почему-то так мыслю, что она лучше себя чувствует именно так. Да и маме, очевидно, без одежды хорошо.
Шокировало ли это меня? Напротив, я, как невольный зритель и как художник, воспроизводящий эту картину, скажу, что я смотрел на неё легко и с завистью одновременно, поскольку мне никогда почему-то не хватает отваги снять с себя всё и загорать полностью, даже в компании друзей, среди которых немало нудистов. Во всём виновато хорошее воспитание.
В какой-то момент их мяч отлетел ко мне и подкатился прямо под ноги. Женщина довольно резво подбежала за мячом и, увидев меня, чуток сконфузилась.
– Простите, мы вас не смущаем? – спросила она.
– Нет-нет, что вы! – ответил я, отдавая ей мяч. – Прошу!
– Спасибо, – ответила женщина.
– Тоже решили позагорать? – спросил я.
– Да, пока не так жарко и пока людей нет, – ответила женщина.
– Хорошего вам отдыха! – сказал я.
– Спасибо, – ответила незнакомка.
Мама вернулась к дочке, а я решил уйти с пляжа, чтобы не мешать их тихой радости.
4-го сентября 2020г.

Боже, какая жара! Ошалев от неё, я разделась догола, благо, родители уехали на дачу к друзьям, у которых сегодня годовщина свадьбы. И, что самое интересное, что мне нравится раздеваться, я делаю это при любой удобной возможности, при любой погоде и именно так чувствую себя намного лучше: тело немного хоть подышит. Главное, не прозевать время Ч, чтобы успеть одеться, иначе может быть такое... Ну, не будем о грустном! У меня в кармане часа три-четыре. Да и халат под рукой – накинуть в раз можно. Надо сказать, что я в обнажённом виде могу делать всё – от уборки квартиры до чтения книг или просмотра телевизора, и это меня никак не напрягает. Я отдаю отчёт, что родители когда-то прочитают эту запись (надеюсь, не скоро!), и испытают шок, а, может, и вовсе сочтут меня «чокнутой», но не жалею ни об одном своём слове.
С чего началось это моё пристрастие к оголению (или, если хотите, хобби)? Пожалуй, это началось после того, когда я прочитала рассказ Нагибина «Эхо», где девочка по имени Витка купалась голышом в море. Помню, меня тогда этот эпизод покорил тем, что там было всё естественно и не пошло, что я подумала: «А почему бы и мне не погулять по квартире голой, когда родителей не будет?». И однажды, придя из школы, взяла да и разделась. Сперва на десять минут, для пробы, а потом стала по часу так ходить (мне его хватает за глаза!). Зачем я это делаю? Не то, чтобы я не видела своего тела, а просто иногда мне надоедает жить по правилам до такой степени, что хочется послать их к чёрту и пожить так, как я хочу, хотя бы вот так и недолгое время.
Я долго не осмеливалась рассказать кому-либо про это своё хобби (ещё посмеется, как над дурой, а то и классной «настучат»…); но как-то раз рискнула открыться Светке Хомяковой, девчонке наименее болтливой, да и просто близкой моей подруге.
– Знаешь, Аля, – отозвалась Света, – я не больно и удивилась твоему признанию, так как сама часто дома голышом бегаю.
– Я надеюсь, ты одна это делаешь? – спросила я её.
– Когда одна, когда и при родителях, – ответила Света.
– И как они на это смотрят? – спросила я.
– Да нормально! – сказала Света. – Я тебе больше скажу: мы всей семьёй так делаем, и живём вполне спокойно; вместе ездим на дикий пляж, где загораем и купаемся, на даче так ковыряемся и так далее.
– Счастливая ты, – с завистью сказала я. – Мои бы мне сразу зад разорвали пополам, если б увидели меня в неглиже.
– Значит, делай, как делаешь, – вот и всё! – сказала Света. На том мы и порешили. Думаю, излишне упоминать о моей просьбе, чтобы Света держала всё между нами. Зато можно упомянуть о её приглашении на пляж поплавать в следующее воскресенье. Я обещала подумать…
26-го мая 2020г.

Неделю назад была священная для многих людей дата: 22-е июня, годовщина начала
Великой отечественной войны. Да, эта дата позади... Но для меня, думаю, как и для
многих, кто пережил этот день, потерял своих родных, нет срока давности обиды, я бы
ещё сказал, оскорблению, нанесённому властями Украины, которые приделали к
скульптуре «Родина-мать» этот идиотский радужный флаг сексуальных меньшинств.
Когда я увидел данный репортаж в новостях, возмущению моему не было предела: иначе, как очередным плевком в души воевавших и переживших эту войну, я не могу. Не буду скрывать, я вспоминаю об этом кадре со стыдом и горечью, и они во мне будут до тех пор, пока я буду жить. Да, мне стыдно за тех, кто всячески обгаживает наше прошлое, и горько за тех, кто во всём этом… живёт. И, согласно как здравому смыслу, так и просто нравственным нормам, власти должны покаяться перед людьми за эту мерзость… Но об этом можно только мечтать.
Да что там о посторонних говорить! Уверен, у многих из этих недоумков, устроивших эту позорную акцию, воевали в семье кто-то из родственников; а значит, это плевок и в них, давших своим потомкам путёвку в жизнь. И наверняка эти родственники в гробах переворачиваются со стыда и позора за своих детей и внуков. Впрочем, стыдиться должны те, у кого совесть есть; а у кого она не ночевала, тот может лизать задницу любой «голубизне», и вывешивать её знамёна где угодно! Не удивлюсь, если завтра этот флаг появится на куполе храма.
30-го июня 2020г.

С днём независимости России, товарищи!

1
Всем вам – и павшим, и живим
Рассказ свой этот посвящаю.
В нём о войне я вспоминаю
И наказать ещё желаю
Потомкам нашим молодым:
Не забывайте никогда
Цены, которой мы платили
В боях, чтоб вы свободно жили,
Чтоб улыбались и любили
В послевоенные года.
Спаси вас Боже пережить
Тот ужас, что мы пережили!
О том, как в бой мы уходили
И сколько горечи испили,
Не даст нам совесть позабыть.
Декабрь; 2014г.

2
Опять война меня тревожит
И вновь встаёт за строем строй,
И память раненная гложет,
И нарушает мой покой.
Едва ли я уж позабуду
Всё, что познать мне довелось,
И даже время не остудит
В душе моей солдатской злость
К врагу, что по земле отчизны
Моей с боями проходил,
И столько самых разных жизней
Он беспощадно загубил.
И не забуду я, пожалуй,
Слёз матери своей родной,
Что с болью в сердце провожала
Меня, юнца, на смертный бой.
Я помню, как тогда, прощаясь,
Она сказала: «Всей душой
Молиться богу обещаю,
Чтоб ты живым пришёл домой».

3
И, может, мамины молитвы
Меня от смерти берегли,
Хоть я, протопав полземли,
С врагами дрался в страшных битвах.
И уж не детскими глазами
Я видел смерть в бою порой,
Что встречи всё ждала со мной,
Да вот встречалась лишь с друзьями…
Простите ж, братцы, Бога ради,
Что жребий выпал мне такой,
Чтоб с фронта я пришел живой,
Но вы всегда со мною рядом.
Я помню песни, что мы пели,
Когда гром боя затихал,
В которых каждый вспоминал
Тот край, где жил он с колыбели,
Где дома его очень ждали
Родные, веря всей душой,
Что их солдат придёт домой
Живым, пускай и без медалей.
Войне конец, наш враг повержен!
Победа! И вот по домам,
К родным отцам и матерям
Мы наконец-то путь свой держим!
Я никогда не позабуду,
Как мать к своей груди прижал
И с нею слёзы проливал,
Воспринимая всё, как чудо.
Нам верилось тогда едва ли
В то, что война уж позади
И счастье только впереди,
Которое мы долго ждали!..

4
Затихли брани грозной звуки,
Вернулся к мирной жизни я:
Работал, ну, а там семья
Моя сложилась – дети, внуки…
Дай боже, чтобы не познали
Они, что мне познать пришлось,
Чтоб матери не лили слёз
И с фронта сыновей не ждали;
Дай бог, чтоб ими не забылось
История о днях былых,
Жестоких, страшных, боевых,
Что родине прожить случилось;
Дай боже, чтоб никто не предал
Героев Матушки-Руси,
Что, не жалея своих сил,
В боях жестоких шли к победе!
Январь-апрель; 2015г.

Часть вторая.
5
Представление было просто класс! Я давно такого потрясающего цирка не видела. Понравилось всё – от клоунады до моей любимой воздушной акробатики. Почему-то я больше всего люблю в цирке именно воздушную его часть. Наверно, потому что проделать все те кульбиты, которые выполняют гимнасты под куполом цирка, – это тоже самое, что проделать фигуры высшего пилотажа. И ты смотришь на это зрелище – и у тебя глаза и рот сами собой открываются от волнения и удивления, которые ты испытываешь, видя мастерство артистов, и понимая всю опасность их дела. Сто раз прошу извинить меня читающую публику, но я, в силу моей эмоциональности, никогда не запоминала, что видела под куполом. Так что описать эту часть я не смогу.
Но зато мы с Машулькой от души нахохотались, например, над тем, как группа дрессированных пуделей играла в волейбол. Выглядела эта картинка так: восемь пуделей стояли четыре на четыре по разные стороны волейбольной сетки. Разумеется, сетка была сделана под рост собак. Вот дрессировщик кинул одной собачьей команде мяч – она его подхватывает носами, посылает противникам, те отбиваются, иногда и первая, и вторая команда получала голы… Словом, хохма была просто уморительная! Но не менее сильно мы смеялись над тем, как медведь рисовал портрет одной из зрительниц. Ей-богу! Сидит косолапый перед мольбертом, напротив него – девушка, и вот мишка, держа в лапах кисточку, рисовал эту девушку. Что у него из этого вышло – один бог знает, но у нас с Машей была просто дикая, как она сказала, уваляшка. Словечко, кстати, довольно забавное! Вечер был тёплый, но нежаркий – гуляй не хочу! И вот, выйдя из цирка, мы с Машей пошли гулять не спеша по вечернему городу, болтая о самых разных мелочах… Однако того, чего я ждала от Маши, я пока не услышала. Ничего, подождём! Время ещё есть. Устав, наконец, мы поймали машину и поехали восвояси.
***
После похода в цирк мы с Машей все следующие две недели уже более активно искали интересные мероприятия, куда бы мы могли ещё пойти. В самом деле, скучно тупо только и делать, что ходить на пляж, после купания идти в гостиничный буфет жрать, потом отлёживаться в номере, как коровы на лугу до той поры, пока жара не схлынет… Хотя насчёт коров я, пожалуй, круто погорячилась. Да, после завтрака мы отдыхали, но даже отдыхая, мы то читали, то я Машу учила вязать (ради чего она во время одной из прогулок купила спицы и нитки в магазине «Мастерица»!), то она меня учила рисованию… Так что праздно мы точно не лежали. Впрочем, если на улице было не так жарко, мы тогда ходили гулять до самого обеда. Чаще всего мы гуляли по набережной, смотрели новые работы художников. Однако иной раз могли и в город выбраться – глянуть, что там есть интересного. Так, совершая эти городские вылазки, мы один раз наткнулись на афишу, где говорилось о концерте здешней бардессы Марианны Великановой в доме культуры (кстати говоря, хороший концерт был: и сама певица была весьма красивой, светловолосой женщиной, с приятным, глубоким голосом, и песни были разноплановые, душевные!), второй раз нас пригласили на экскурсию по городу (тоже не зря пошли: паренёк-гид и историю города хорошо знал, а главное – разговор его был свободным, лёгким, интересным… Не было ощущения, что ты сидишь на скучной лекции), третий раз мы увидели афишу с рекламой новой нашей любовной мелодрамы – и пошли в кино… Так что, как можно видеть, мы время зря не тратили.


6
Я бы очень попросила читающую публику понять правильно мои слова, которые я сейчас напишу, и не относиться к ним, как к откровениям сумасшедшей! Слава богу, с рассудком у меня полный порядок. Впрочем, если кто-то всё же подумает наоборот – пусть это останется на его совести. Однако пусть этот человек имеет ввиду: если он дерзнёт сказать свои мысли в слух и оскорбит меня или Машу, то я в долгу не останусь, как пить дать.
Прошла неделя, которую мы с Машей провели вместе. Не знаю, как ей со мной, а мне с ней эту неделю было хорошо! Я поймала себя на такой мысли, что я полюбила эту девочку. Господи! Если бы ты мог её сделать моей дочерью, я бы была тебе благодарна до самой смерти. Чего бы я ни отдала за то, чтобы по-матерински заботиться о ней, любить её, ласкать, плакать и смеяться с ней, жалеть её и помогать ей во всём, в чём смогу… Словом, делать всё то, что должна делать каждая настоящая мать! Кто-то, наверно, скажет, что я просто пожалела сиротку. Пусть будет так, если ему так хочется понять мои чувства! Мне не стыдно будет это сказать в глаза данному человеку, потому что я сама хлебнула этого житья с лихвой. Равно, как мне не стыдно сказать то, что я боюсь одинокой старости и всей душой не хочу после отпуска возвращаться в пустоту, в квартиру, где больше никого отныне нет. Знаете, когда-то у одного японского поэта я прочла такое хокку:
Зачем мне создатель дал сердце,
Когда и тепло, и любовь
Его я раздать не могу?
И тоже я смело могу сказать о своём сердце: зачем оно будет биться у меня в груди, если мне некому будет дарить его любовь и тепло? Я так не хочу. Но любит ли Маша меня? Да, она добра со мной и мила, но своего чувства ко мне она пока что не показала. Да, Маша сирота, но захочет ли она, чтобы я её любила и опекала? Так что мне следует быть готовой к тому, что мы можем по возвращении расстаться так же, как и встретились. Пусть будет, как будет! В конце концов, чтобы не быть одной, можно завести собаку. Плевать, что её надо дважды выгуливать, зато дома тебя будет ждать любимец или любимица, готовые встретить радостным лаем и платить тебе такой же, а может, и более нежной любовью, нежели у тебя.
***
Знаете, так и хочется назвать данный рассказ не иначе, как «Сестрёнки по несчастью». И вот почему: в минувшее воскресение мы с Машей, как всегда, ходили гулять на набережную и болтали. Вдруг разговор прервал звонок Машиного мобильника. Она взяла трубку:
– Алло! Санька! Привет, сестрёнка, привет, любимая! Как ты, как Света? Ну, хорошо, что у вас всё хорошо! Поцелуй её от меня! Как дома? У кого? У меня. Слава богу, что у меня пока всё дома. Я как? В норме! Когда на пляже валяюсь, когда на кровати, иногда поплавать успеваю… Ага, на кровати, чтоб комфортней было. А вообще, Сашулька, я по вам очень скучаю. Ей-богу, хочется плюнуть на это море и всё остальное, прилететь домой, чтобы обнимать вас и целовать! Люблю вас, мои хорошие... Пока.
Когда Маша кончила разговор, я аккуратно её спросила:
– Маш, простите, что невольно подслушала ваш разговор… А что за сестрёнка вам звонила?
– Это соседка моя по площадке, – сказала Маша. – Хорошая девчонка, как и её сестра Света.
– А почему сестрёнка? – спросила я Машу, и она мне поведала свою историю.
Это была когда-то вполне хорошая семья: в этой семье были отец, Юрий Дмитриевич Берестов, мать, Наталья Владиславовна, и две дочки – Саша и Света. Саша была старшей из сестёр и работала в той же библиотеке, что и Маша… Строго говоря, как сказала Маша, это Саша её туда и устроила. Случилось это так: Маша прежде подрабатывала домработницей в одном солидном доме. Приходила вовремя, прибирала, готовила, присматривала за больным мужам своей хозяйки, который после автоаварии стал инвалидом и ездил на коляске. Несмотря на свою инвалидность, муж всё же не замкнулся в себе, во время прогулок с Машей они много о чём говорили, он, бывало, мог и остроумно пошутить, и с ним, по словам Маши, было интересно… Словом, первое время всё было в норме. А после муж хозяйки начал к Маше приставать. Маша, не давая себя в обиду, влепила ему пощёчину, на что он сказал, что она ещё об этом сильно пожалеет. Как говорила Маша, она думала, что он это сгоряча сказал, а не тут-то было: на следующий день Маша, придя на работу, буквально с порога услышала от хозяйки много чего нового о себе как о человеке. А случилось вот что: муж наговорил про Машу, что она ходила перед ним едва ли не абсолютно голая, вела себя распутно и склонила его к сексу… Итог, как понимаете, тут один – Машку выгнали. Как она сказала, ей тогда было больше мерзко, чем обидно: мерзко оттого, что муж сам к ней лез, а её выставил шлюхой. И за что? За то, что он получил отпор? Одно слово – подлец.
Дома Маша сперва долго стояла под душем, желая смыть с себя всю эту мерзость, потом валялась в постели и ревела. А вечером, когда она зашла к Берестовым попросить немного денег взаймы, так как ей даже поесть купить не на что было, Саша предложила замолвить у директрисы за неё словечко. И, Слава Богу, всё получилось успешно – Машу взяли в библиотеку. С тех пор они с Сашей дружат, как сёстры родные. Однако мы забыли о ещё одной сестре. Света учится на журфаке. По словам Маши, если Саша – человек хотя и весёлый, но когда нужно, то может быть и серьёзным, и даже жёстким, то Света наоборот – добродушная озорница. Про таких ещё говорят «чудо в перьях». Хлебом её не корми, а дай, хоть немного, пошалить или кого-то весело разыграть! Как она сказала Маше, для неё это своего рода зарядка для хорошего настроения. Обе девочки были детьми педагогов (отец – историк, мать – физик), и родители, наверно, надеялись, что хоть одна из девчонок продолжит их дело… Особенно старики, по словам Маши, надеялись на Сашу, так как она более спокойный и усидчивый человек, чем Света (та сама, как шаровая молния, один чёрт знает, откуда она вылети и куда влетит, и характер очень темпераментный!). Однако Саша выбрала профессию библиотекаря, и родители это спокойно приняли.
Как Маша познакомилась с Берестовыми? Как она говорила, ситуация была банальная: Маша не могла отпереть дверь в квартиру, вся измучилась, изругалась... Тут, Слава Богу, на лифте приехали двое из соседей – высокий, седовласый, но не старый мужчина, в синих джинсах и в светлой, клетчатой рубашке, и такая же высокая, рыженькая девушка, в пёстром платье и в красивых прямоугольных очках на носу. Увидев, что Маша мучается с дверью, мужчина предложил помощь – Маша не отказалась. Пока мужчина возился с замком, девушки разговорись.
– Тебя как зовут? – спросила девушка в платье. Маша ей представилась. – А меня Саша зовут, а это мой отец, Юрий Дмитриевич, – сказала девушка. – А ты в этой квартире живёшь?
– Да, я тут живу, – сказала Маша.
– А мы живём в квартире с боку, – сказала Саша. – Так что, если захочешь, приходи по-соседски!
– Спасибо, – сказала Маша. – И ты тоже приходи!
Тем временем подошли остальные члены семьи.
– А что здесь случилось? – спокойно спросила стройная, среднего роста, светло-рыжая женщина со слегка строгим лицом. Это была Наталья Владиславовна.
– Да вот, соседке помогаем домой попасть, – сказала Саша, указав на Машу. – А то замок не открывается.
– Ох, уж эти замки! – выпалила Наталья Владиславовна. – Руки бы оторвать тем, кто их делал. – Тут она вспомнила, что забыла представиться и, извинившись, поспешила сделать это. Маша представилась в ответ.
– А я Света, – сказала стоявшая рядом с матерью такого же среднего роста коротко стриженная брюнетка.
– Очень приятно, – ответила Маша. – А что, вы тоже мучаетесь с дверью?
– Да было одно время, – сказала Наталья Владиславовна. – А потом замок сменили и всё нормально стало.
Дверь наконец отперли!
– Большое вам спасибо! – сказала Маша.
– Да не за что, – с добродушной улыбкой ответил Юрий Дмитриевич. – А замочек лучше в ближайшее время сменить!
– Аванс получу и непременно сменю! – сказала Маша.
– Будет нужна помощь – заходи сюда! – сказала Саша, показывая на дверь сбоку. – Да и не за помощью тоже заходи – мне приятно было с тобой познакомиться.
– Нам тоже, – подхватили остальные члены семьи.
– Взаимно! – сказала Маша, и все разошлись по квартирам.
С тех пор, по словам Маши, не было дня, чтобы она не встречала Берестовых, не заговаривала с ними, не ходила с девочками куда-нибудь гулять в выходные, если те были свободны… В гости Маша тоже захаживала, но не сильно часто, чтобы не надоесть. Зато, если это случалось, Наталья Владиславовна всегда угощала её чаем с пирогом, и они о чём-нибудь мило беседовали. Однажды Наталья Владиславовна зашла к Маше сама также, по-соседски, и, по словам Маши, была слегка удивлена, что она живёт в квартире одна; но, услышав Машино объяснение этому, извинилась и почему-то попросила забыть о своём вопросе, как будто бы она спросила что-то неприятное, и разговор сменил направление. Маша говорила, что это был первый раз, когда она устыдилась своего сиротства, и потому неделю не появлялась у Берестовых: не хотела, чтобы её там принимали из жалости. Однако, Слава Богу, никто с ней впредь об этом не заговаривал и относились вполне деликатно. Слушая весь этот рассказ, я невольно сперва в мыслях, а после вслух задалась вопросом: если семья была такой хорошей – то что же с ней сталось? Оказалось, что и мать, и отца Берестовых убил один из учеников Юрия Дмитриевича. Это случилось прошедшей зимой. Юрий Дмитриевич был человек хотя и добрый, но принципиальный, и, если он считал, что ученик заслужил двойку, он её ставил и ничто его не могло умолить. И вот эта его позиция так достала одного неуча, что он решил поквитаться с Юрием Дмитриевичем за очередную пару, зарезав его вечером в подъезде ножом, а Наталью Владиславовну убив как свидетеля. Когда его судили, он даже не плакал – напротив, был весел, чувствовал себя героем…
Маша с девчонками, по её словам, были просто чёрными от горя. Ей казалось, что она вместе с ними осиротела второй раз, так как Маша обоих их родителей любила и уважала, как своих. И только то, что они в это время были вместе, поддерживали друг друга по мере сил, и уберегло каждую из них от петли, да и вообще помогло пережить всё это.
Рассказ Маши меня и радовал, и вызывал сострадание и уважение: я сострадала и самой Маше, которая пережила в столь нежном возрасте такую грязную историю с мужем своей первой работодательницы, и девочкам, потерявшим родителей; у меня вызвало уважение, что никто из подруг не бросили другую в тяжёлую минуту и помогали, чем могли, а главное, сумели не сломаться; ну, и порадовало, что мир всё-таки не без добрых людей! Да примет Господь души убитых супругов Берестовых за всё хорошее, что они успели сделать другим.

7
За время нашего с Машей путешествия у нас с ней было немало разных ситуаций и разговоров. Вот ещё один момент, ещё один вечер,о котором я хочу вам рассказать. Он мне запомнился и тем, что мы с Машей нагулялись от души, и тем, что в этот вечер, если можно так сказать, решились наши судьбы. Не знаю, зачем, но мне даже дата запомнилась: 31-е июля 2015 года.
Когда вечером мы вернулись в номер с экскурсии по городу, Маша тут же грохнулась на кровать, поскольку ноги её уже не носили. Меня мои ноги, кстати, тоже почти не носили. Да уж, походили мы тогда на славу! Однако никто из нас не пожалел об этой прогулке, так как было правда интересно. Нам рассказывали об истории города, показывали самые красивые его места… Помню, нам с Машей тогда больше всего понравились центральная площадь с фонтаном и парк культуры. Вот уж и впрямь красота! Особенно фонтан нам понравился: посреди огромной чаши стоял распустившийся бутон тюльпана, и из него по разным сторонам стремилась вверх вода, которая, достигая конечной точки, падала на дно этой чаши. После этой экскурсии мы с Машей, когда не жарко было, заходили и в парк, и на площадь гулять. Ну, вернёмся в номер! Хоть мы обе устали в хлам, но всё же время было ужинать. По крайней мере, я есть хотела точно. Маша тоже была бы не прочь покушать, но она была так вымотана, что отказалась идти со мной в буфет, и я пошла одна. Однако, поужинав сама, я принесла ужин и Маше в номер.
– Тётя Таня, милая, да не стоило так беспокоиться! – сказала Маша, увидев меня с подносом.
– Стоило, Маша! – уверенно говорю я. – Я не могу допустить, чтобы у меня ребёнок был голодным. – Честно говоря, я даже не поняла, как у меня эта фраза появилась. Что поделать! Бывших мам не бывает.
– Спасибо, тётя Таня, – сказала Маша, улыбнувшись, после чего приступила трапезе.
Я улыбнулась и, пожелав приятного аппетита, пошла на свою кровать. Сижу там, пытаясь читать, а сама думаю: «Не обиделась бы девчонка. Я хотя и по простоте душевной её ребёнком назвала, без злого умысла, пошутила, проще говоря, но чего не может быть!». Покончив с ужином, Маша вымыла посуду и отнесла всё в буфет. Когда она вернулась, я сидела на кровати и листала каналы телевизора.
– Можно с вами посидеть, тётя Таня? – спросила Маша, и я сказала «да». Через некоторое время я краем глаза заметила на лице светлую, но вместе с тем печальную улыбку.
– Что случилось, Маша? – спросила я, отвернувшись от телевизора.
– Да я вспомнила ваши слова про ребёнка, – ответила Маша.
– Маша, да я это сдуру ляпнула, в шутку, если хотите! – сказала ей я. – Вы извините меня, пожалуйста!
– Ну, почему сдуру? – возразила Маша. – Если честно, я бы была и рада побыть для кого-нибудь этим ребёнком, чтобы обо мне заботились, дарили любовь и ласку… Чтобы я была кому-то нужна. – Тут она не выдержала и, закрыв глаза ладонями, заплакала. – И я была бы рада, если б у меня была такая мать, как вы, – продолжала Маша, немного погодя. – Мать, к которой я могла прийти в любое время за советом или добрым словом; мать, с которой бы я делилась и радостью, и грустью; мать, которой бы я отдала всю себя, которую бы обнимала, целовала и которой говорила: «Я тебя люблю».
На последних словах у Маши в голосе снова появилась плачущая дрожь. Признаться, и у меня от этих слов к горлу подкатил ком – и я не могла что-либо ей ответить. Я обняла Машу, и мы обе заплакали. Если с Машей всё понятно, то я заплакала главным образом оттого, что вновь услышала слова, которых мне очень сильно не хватало всё это время.
– А знаешь, я не против! – сказала я, немного придя в себя. – У тебя будет мать, моя девочка! Самая настоящая и родная! В конце концов, если честно, и я тебя люблю.
– Вы серьёзно? – спросила Маша, тоже слегка успокоившись и вытирая слёзы (она даже не заметила, что я перешла на «ты»!).
– Абсолютно! – уверенно сказала я. – И ничего, что ты меня пока будешь звать тётей Таней; привыкнешь – назовёшь мамой. Или сделаешь это тогда, когда сама захочешь.
– Спасибо, тётя Таня, – сказала Маша, улыбаясь. – А можно мне вас поцеловать? Просто так, потому что вы человек добрый.
– Можно! – сказала я уже тоже веселее. – Только одна маленькая просьба: давай попробуем быть на «ты»!
– Хорошо! – сказала Маша.
Мы вновь обнялись и Маша как-то осторожно поцеловала мою щёку. Я ответила ей тем же, после чего мы просто сидели в обнимку, забыв уже и про телевизор.
– Я обещаю тебе, тётя Таня, что буду любить тебя и стараться не обижать, – сказала Маша, спустя некоторое время. – Ну, а если что-то не будет получаться – прости меня!
– Я тоже тебе обещаю, что буду любить тебя и не обижать, – ответила я и улыбнулась. Маша улыбнулась тоже.
– Знаешь, тёть Тань, – сказала Маша, немного погодя. – Иногда, получая письма от моих однокашников, которым посчастливилось попасть в семью, где они мне писали, как у них всё хорошо и прекрасно, я думала: «Господи, ну, почему моя жизнь так по-дурацки сложилась, что у меня на этой земле нет ни одной родной души?». Да, я тоже ждала, когда и меня возьмут в семью, и до последнего в это верила… Но, увы. Да, было очень горько и обидно… Но, познакомившись с тобой, пообщавшись, узнав тебя немного и в итоге полюбив, как доброго человека, я подумала, что жизнь моя, может быть, правильно сложилась, что боженька специально не посылал мне родителей, дабы я сама нашла родную душу и привязалась к ней.
– И этой душой оказалась я, – констатирую я.
– Получается так, – ответила Маша.
Мы сидели молча, обняв друг дружку. Нам было хорошо в этот момент, в этой тишине. Всё было сказано и добавить к этому было нечего да и незачем. В какой-то момент Маша зевнула.
– Спать хочешь? – спросила я.
– Очень, – ответила она.
– Ну, иди, прими душ, переоденься, а я тебе постель приготовлю, – сказала я.
Маша пошла в душ, а я за это время приготовила ей постель и переоделась в халат.
Маша вышла из душа, одетая в уже знакомую лёгкую пижаму с бабочками.
– Решила сегодня в пижаме спать? – спросила я.
– Да, – сказала Маша, юркнув под пододеяльник. – Сегодня вечер не такой жаркий, как это было в первые дни, – и поэтому нет надобности спать раздетой.
– Как хочешь! – сказала я и присела на краешек кровати.
– Ты что, тётя Таня? – спросила Маша удивлённо.
– Просто хочу поседеть с тобой ещё немного, – ответила я.
– Тётя Таня! – воскликнула Маша, смеясь. – Ты мне ещё сказку расскажи или колыбельную спой!
– Да легко! – невозмутимо ответила я.
И тут мне вспомнилась колыбельная, которую для нас с Аней придумала Вера и подарила нам на 8-е марта. Я пела эту песню Анютке всегда, даже когда она уже выросла, но в минуты плохого настроения эта песня была просто утешительной. Вот она:
Спи, моя дочурка,
На руках моих,
Ночь пришла на землю –
И весь мир затих.
И, тебя качая,
Девочку мою,
Я шепчу на ушко,
Что тебя люблю.
И пока с тобою
Будем мы всегда –
Ни почём нам станут
Горе и беда!
Спи, моя дочурка,
Глазки закрывай!
Я с тобой, родная!
Спи же, баю-бай!
– Какая хорошая песня, – сказала Маша, едва отзвучали последние слова. – Можно я тебя поцелую за неё?
– Пожалуйста! –сказала я и Маша, сев на кровать, обняла меня и как-то осторожно поцеловала меня в щёку. Я нежно, по-матерински поцеловала её в ответ, мы пожелали друг другу спокойной ночи и я пошла в душ. Когда я вышла – Маша уже спала. Я постояла возле её кровати, посмотрела на неё и подумала: «А, правда, она ещё ребёнок, добрый, милый и несчастный. Господи! Дай мне сил, чтобы дать этой девочке всю любовь, которую я имею». Постояв немного, я пошла в свою постель. И, лёжа там, я тихонько ещё раз всплакнула от счастья, что бог услышал меня и сделал так, чтобы я снова стала мамой.
***
Наступило утро. Солнце уже во всю освещало всё городское пространство, и хоть сейчас же лети к морю купаться и валяться на песке! Надо сказать, что я часов с четырёх лежала раскрытыми глазами: не спится – и хоть ты тресни!Чтобы не случилось такой неприятности, я тихонько встала с постели, взяла с моей тумбочки очки, блокнот и ручку, а после один из стульев и осторожно вышла на балкон, где, удобно устроившись, стала делать запись в моём дневнике.
Маша спит, как младенец – положила ладошки под щеку и сладко посапывает. Пусть поспит! Она вчера находилась от души, плюс ещё наш разговор, в котором было много чего сразу, добил её окончательно… Так что пусть поспит моя девочка!
Что я думаю о вчерашнем разговоре? Одно скажу честно и прямо: я не жалею ни о чём, что сказала Маше и сделала для неё, и обратно своих слов не заберу. Не важно, будет ли она звать меня матерью или нет, я всё равно не перестану её любить и приму с радостью в моём доме.
И я так же честно сейчас скажу, что мне будет глубоко всё равно и в эти моменты, и после, что обо мне подумают знакомые и незнакомые мне люди! Хотя есть один человек, чьё мнение мне бы было небезразлично и дорого.
Милая Анечка! Я знаю, что ты смотришь с неба на мамочку, видишь, как она купается в море, ходит в кино, в цирк, на концерты… и делает всё это с другой девочкой. Ты, наверно, думаешь, что я тебя забыла? Поверь, моя родная, мама тебя не забыла и не забудет никогда! Я очень тебя люблю, но мне плохо и тяжело сейчас, когда я совсем одна; и эта девочка тоже совсем одна – и ей тоже очень плохо. У тебя хоть я была, а у неё ни мамы, ни папы… Поверь мне, милая, это очень плохо и печально. Не обижайся, пожалуйста, на мамочку и не осуждай! Ведь ты всегда была доброй девочкой – и, я верю, что ты меня сможешь понять. Ну, вот и всё. Обещаю, когда приеду, так обязательно тебя проведаю. Не скучай!
– Тётя Таня, вы где?
Когда я вернулась в комнату, то увидела Машу с испуганным глазами: она просто потеряла меня.
– Я здесь, Машуля! – говорю я, таща за собой стул. – Доброе утро!
– Доброе утро, – ответила она. – Просыпаюсь – в комнате тишина; поворачиваюсь, смотрю по комнате – ни души и записки нет... Ну, и мне стало как-то страшновато.
– А я на балконе сидела и писала, – сказала я. – Что ты, что ты, моя ласточка! Как я тебя брошу одну?
– Спасибо вам большое, – сказала Маша. – Дай бог вам здоровья! Вы, правда, добрый человек.
– И тебе, моя милая, тоже большое спасибо за эти слова и также здоровья! – сказала я Маше, обнимая её.– А мы разве снова на «вы»?
– Ой, прости! – сказала Маша. – Я просто забыла, что мы со вчерашнего вечера на «ты». Я пока ещё не привыкла, что могу обращаться к тебе, как к матери.
– Ничего! – ответила я, улыбаясь и обнимая её снова.
– А можно попросить тебя поцеловать меня, как вчера? – спросила Маша меня.
– Конечно! – сказала я Маше и тут же оставила на её щеке нежный поцелуй. Маша робко поцеловала меня в ответ.
– Господи! Неужели от такой мелочи, как поцелуй, бывает так хорошо? - сказала Маша. На что я, слегка засмеявшись, ответила ей, что иногда бывает и так.
– Тётя Таня, а можно, когда мы обратно приедем, я тебя буду навещать? – спросила Маша.
– А почему нельзя! – сказала я удивлённо. – Я даже и рада буду.
И тут же, взяв с кровати блокнот, я написала мой адрес с телефоном и дала листок Маше. Она тоже написала свои контакты.
– Идём на пляж? – спросила я.
– Идём! – сказала Маша, и мы стали собираться.
Сидя на полотенцах и опершись руками назад, мы молча наслаждались теплом утреннего солнца и шумом моря, ровным и успокаивающим.
– Тётя Таня, а что ты писала в блокноте на балконе? – спросила Маша. – Если это не секрет…
– Да не секрет! – ответила я. – Я писала нечто вроде путевых заметок: описываю места, где мы с тобой были, впечатления от них и так далее. Зачем? Во-первых, мозг хорошо тренирует, воображение развивает, а, во-вторых, просто, для души. – Маша покачала головой. – А ещё я писала список, куда бы я хотела пойти и что купить.
– И куда бы ты хотела пойти? – спросила Маша.
– Да я бы хотела ещё раз в церковь сходить, – отвечаю я.
– Что, опять дочку видела во сне? – осторожно спросила Маша.
– Нет, я по своим вопросам, – сказала я. – А ещё я хотела купить сахару и чаю. А то, летя сюда, я даже походную кружку взяла, а ни кофе, ни чаю, ни сахару нет.
– А можно я куплю всё названное, пока ты будешь в церкви? – спросила Маша.
– Я буду тебе благодарна, – сказала я.
– А ещё я куплю нам с тобой тортик, – сказала Маша.
– Тортик? – удивилась я. – А по какому случаю?
– А у меня сегодня день рождения! – радостно объявила маша.
– Вот это номер! – сказала я, обалдев, – Поздравляю! – За поздравлением мгновенно последовал мой поцелуй. Сказав спасибо, Маша поцеловала меня в ответ.
– Хорошо, купи и торт! – согласилась я. Хотела ещё что-то сказать – да услышала всплеск воды и обернулась. – Машка, смотри – дельфины!
И, правда, в море проплывали дельфины! Мы с Машей смотрели на них, разинув рты. Как они были грациозны, когда выныривали из воды ныряли обратно! Это было нечто. И ведь плыли довольно близко, будто специально, чтобы их увидели.
– Обалдеть да и только! – сказала Маша, смотря на меня огромными от удивления глазами. – Ничего себе картина!
– Я согласна с тобой, – отозвалась я. – Не знаю, как ты, а я дельфинов видела лишь в дельфинарии. А вот так, в море, – впервые.
– Я вообще дельфинов живьём впервые вижу, хотя и читала много о них, – сказала Маша.
– Ну, вот нам с тобой ещё одно яркое впечатление на память! – сказала я.
– Согласна, – сказала Маша и мы замолчали, глядя в сторону моря, где только что проплывала стая дельфинов.
– Слушай, Маша! – начала я. – А давай мы вместе с тобой везде сходим, всё купим, в том числе и тебе какой-нибудь подарок. Ведь у тебя же день рожденья!
– Знаешь, а, по-моему, у меня уже есть один подарок, – сказала Маша, обняв и поцеловав меня. – И он для меня дороже всего.
– Спасибо, – ответила я с улыбкой.
– Ну, что, идём на завтрак - и по магазинам?
– А церковь? – спросила Маша.
– В церковь я схожу завтра утром, – сказала я. – А сегодня твой день!
Одевшись и собравшись, мы пошли в гостиницу.

***
Это был самый счастливый день в нашей с Машей жизни! Вроде бы всё шло, как всегда – позавтракав, мы пошли гулять по городу, заходили в магазины, чтобы и купить кое-что для себя и посмотреть, чем вообще торгуют; в одном из них я по просьбе Маши купила ей в подарок термо-кружку-непроливайку… Но главное – мы всё это делали уже как мама и дочка. Будто бы Бог, видя наше обоюдное желание любить друг друга и быть рядом, поцеловал нас обеих и благословил на это. Да, мы неродные, но это не умаляет ни моей любви к Маше, ни её любви ко мне; да, мы иногда можем поспорить, поцапаться, расплеваться в дым и пыль… Всё, как у людей! И в тоже время мы не можем друг без друга; нам плохо, если мы не позвоним кто-нибудь кому-нибудь из нас, не увидимся, не поговорим, не обнимемся и не поцелуемся (или, как Анютка маленькая это называла, «не полюбимся»)…Бывает, что с одной из нас будет худо – так другая тотчас окажется рядом и станет нянчиться с той, даже, если нужно, с ложечки покормит. Вот вспомнился случай: тогда же, в день рождения Маши, вернувшись в номер, я захотела сходить в душ (жарко было!). Маша решила после меня пойти. Взяв халат и полотенце, я пошла в ванную, ополоснулась... и уже приготовилась вылезать из ванны – как вдруг чувствую, что у меня кружится голова и я тихонько «поплыла». Я, прислонясь к стене, крикнула Машу – она тут же влетела в ванную, помогла мне вылезти, вытерла, одела и довела меня до моей кровати. После чего она сделала мне чаю с сахаром и ложечкой тихонько поила им меня. Слава Богу, такие случаи были нечасты. Да и помимо этого хватало мелких каких-нибудь гадостей, от которых бывает ещё хуже, чем от болезни, и тут мы с Машей тоже поддерживаем друг друга. Так что я ничуть не жалею, что стала мамой для этой девочки и живу ради неё. А ещё, как обещала ранее, благодарю Бога за это счастье!
Ну, вернёмся к дню рождения нашей именинницы! Купив всё, даже подарок, я полагала, что мы пойдём в кондитерскую за тортом, но Маша вдруг сказала:
– А если мы не пойдём за тортом, а сходим вечерком в кафе. Как тебе?
– А почему нет! – согласилась я.
Вечер тогда был хорош: вроде и солнечно было, но уже обдавало лёгкой прохладой. Особенно на набережной, куда мы пошли, так как там есть и кафе, причём вполне себе приличное: помимо того, что там просто чисто, так там и люди вели себя не больно шумно, и музыка была ненавязчивая. Девушка-официантка отвела нас в уголок, как мы её попросили, чтобы нам не помешали, и стала нас обслуживать: на закуску нам подали крабовый салат, на горячее мне – грибной суп-пюре, а Маше – хаш, а на десерт нам подали торт, название которого нас едва не повалило на пол со смеху: «Алёнушка в шоколаде».
– Жаль, что не написано, какого Иванушку эта Алёнушка развела на деньги, чтобы быть в шоколаде, – съязвила Маша. Тем не менее всё поданное было вкусно. Вместо алкоголя мы пили сок. Взяв свой бокал, я сказала Маше следующий тост:
– Машуля! Так, наверно, Бог захотел, чтобы мы с тобой встретились в этом путешествии, провели время, подружились и сблизились, как самые родные люди. Даже если бы последнего не случилось, знай: я искренне рада разделить с тобой твой светлый праздник, поздравляю тебя с ним, желаю тебе счастья и здоровья, а ещё скажу, что мой дом для тебя открыт всегда и я буду рада тебя видеть там, потому что я тебя очень люблю. Поздравляю, девочка моя!
Бокалы отзвенели, мы с Машей поцеловались, после чего она утирала слёзы.
– Ты чего, Машуль?
– Ничего, тётя Таня; просто мне в день рожденья никогда не говорили такие душевные слова. Спасибо тебе большое, родная! – сказала Маша.
– Да пожалуйста, милая! – отвечаю я, гладя её по щеке.
Вскоре мы приступили к ужину, в процессе которого и Маша, спустя короткое время, сказала свой тост:
– В сказке про Золушку у героини с боем часов всё возвращается на круги своя; а я хочу поднять бокал за то, чтобы и по окончании праздника, и по окончании этой поездки мы относились друг к другу, как мама и дочка, любили друг друга и были самыми близкими подругами.
– Так и будет! – ответила я. – Давай за нас!
Бокалы снова отзвенели, мы глотнули и вернулись к трапезе. Покончив с ужином и расплатившись, мы с Машей пошли гулять, так как в кафе стало душновато. При этом мы рассказывали друг другу всякие весёлые истории, над которыми хохотали едва ли не до боли в животе. Да, нам было весело! На то и праздник, чтобы веселиться! И это был наш праздник! Как он и есть по сей день. Уставшие от ходьбы, но счастливые, как две слонихи, мы пришли в номер. Я услала Машу первую в душ, так как она просто с ног валилась, а сама приготовила ей постель. Когда Маша вышла, мы поцеловались на ночь, я её уложила, а после сама сходила в душ и легла.


8
Утром следующего дня я решила не будить Машу, а тихонько одеться, оставить записку и пойти в церковь. Да и погода тогда что-то снова раскапризничалась. Помню, я помимо платья надела кофточку и не зря, так как было прохладно. О чём я молилась в церкви? Главным образом мне просто хотелось поблагодарить Всевышнего за посланное счастье, за то, что мне теперь есть, для кого жить, а также моя молитва была о здоровье Маши и продлении её дней. Я молилась за то, чтобы мы с Машей любили друг друга и были рядом всегда. И, конечно, я ещё раз помолилась за Аню, чтобы и ей было хорошо там… Так что мне было, о чём молиться. Вернувшись, я услышала, что Маша говорила по телефону и по фразе «целую вас, мои любимые!» предположила, что она говорила с кем-то из сестёр Берестовых. Кстати, так оно и оказалось: звонила Саша. Это потом я от Маши узнала. Сама же она была настроена немного полежать, так как у неё слегка побаливал живот. Это меня удивило и обеспокоило: «с чего это ради?». Вымыв руки, я вернулась к Маше и, сев на её постель, стала ощупывать ей живот, при этом велев Маше согнуть ноги в колени. Слава богу, живот был мягким – и ничего опасного не наблюдалось. Простое перенапряжение мышц (ещё бы – так ржать!). Дав Маше таблетку Но-шпы, я оставила её в покое и, переодевшись, прилегла сама, а заодно листала телевизор, чтобы посмотреть, что там есть. Дойдя до канала «Киноклуб», я остановилась: там шёл интересный фильм (названия не знаю), где главная героиня, девочка, взятая из детдома в семью, вроде бы должна быть любимой и обожаемой всеми окружающими… ан нет: нашлась-таки одна змеюшка в лице племянницы приёмной матери девочки, которой эта девчушка была, как заноза в пятке. Как только эта племянница детдомовку ни гнобила. Даже пошла на то, что украла у своей мамы деньги и серёжки и подбросила их сопернице, когда та вместе с тётей приехали погостить, чтобы уличили её в воровстве. Да только эффект вышел не тем, на который барышня надеялась: девочка не знала, где в доме её новой тёти туалет – и потому попросила ту показать туда дорогу; а чтобы вытащить у неё деньги с серьгами, девчонка должна была облазить всю квартиру, а она была со всеми в гостиной и рассматривала хозяйские книги (судя по всему, это ей было даже интереснее!). В итоге злоумышленница получила неслабый нагоняй от своей же матери. Мотив этой неприязни был ясен: ревность. Героиня привыкла к тому, что она главная любимица всей семьи, а тут появилась конкурентка, посягающая на некую часть этой любви, а, возможно, и на её место в этой семье. Ясна была проблема – приёмная девочка очень мешала девочке из семьи, но не понятна была природа этой проблемы: вроде и родители девочки – люди нормальные и добрые… Откуда же тогда эта неприязнь к приёмным детям?
«Если ребёнку суждено прожить жизнь сиротой – пусть он так и живёт до конца своих дней!», – так говорила девушка. Знаете, уже одна эта фраза меня покоробила. Это тоже самое, что сказать бездомной собаке, мол, живёшь на помойке – вот и помирай там! Надо сказать, что, смотря фильм, я мысленно задавала этой племяннице вопросы: «А ты была хоть раз в детдоме?» или «Чего ты на эту девчонку кидаешься? Она ведь не у тебя живёт, а у тёти с дядей! Не хочешь с ней общаться и дружить – не надо! В чём дело?» и так далее. Но, очевидно, не общаться и не дружить для племянницы слишком просто. Ей хотелось мести, хотелось крови... В общем фильм закончился тем, что приёмную девочку забили на смерть, когда она пошла купить хлеба. И забила та самая племянница вместе с четырьмя подругами. А вышло всё так: одна из тех четырёх девочек заманила сиротку на пустырь, говоря, что её подруга повредила ногу и её надо дотащить до дома. Когда девочки пришли, то сирота не увидела там пострадавшую; зато она там встретила свою так называемую двоюродную сестру, которая сказала, что это была шутка, и, пообещав, что сейчас будет ещё веселее, нанесла первый и жестокий удар, а потом присоединились и девочки. Сиротка умоляла девочек, чтобы они её не били, защищалась руками... Но те были неумолимы. Мне было так больно это видеть, точно там моё дитя избивают, и хотелось просто залезть в экран, чтобы расшвырять по углам всех этих малолетних гадин и спасти несчастную девчонку.
– Господи, какой ужас! – донеслось до меня с Машиной кровати. Я оглянулась: Маша лежала лицом к телевизору, бледная и по её щекам текли слёзы. Пересев к ней, я стала гладить Машу по спине, пытаясь её успокоить, даже хотела канал переключить… Но Маша настояла на том, чтобы досмотреть кино и узнать – накажут убийц или нет. Надо сказать, что погибшую в тот же вечер нашли соседские мальчишки, пришедшие на тот пустырь поиграть в футбол. Один из них, узнав её, побежал к соседям, которые тоже хватились девочки и начали беспокоиться, отец даже искать её вышел. Встретив мальчугана и услышав, что девчонка лежит на пустыре, вся избитая, он побежал туда. Думаю, вряд ли нужно говорить, каково было состояние родителей, к которым в дом ворвалась беда. Да и не только родителей, но и тёти с дядей. Зато изумляло поведение племянницы: сама убила и сама после со слезами пела следователю о том, как она любила свою сестру, как они дружили и что понятья не имеет, кто сестричку мог угрохать… Во истину девка бога не боится! Но сколь верёвочка не вейся, а конец всё равно будет: в какой-то момент у одной из тех девчонок сдали-таки нервы (ей снилась по ночам убитая ими сирота) и она пришла отдел милиции и сдала всех. И финал фильма был почти таким же, как в рассказе Маши про сестёр: только там пацан был «героем», а тут мы с Машей и того не видели у героини – а было просто спокойное, даже холодное, как мрамор, лицо. Казалось, девушке было плевать и на боль, причинённую всем родным, и на срок, который она получит, и на то, что она сделала... Она писала чистосердечное признание без единой тени раскаяния.
Выйдя с Машей погулять после фильма, мы долго говорили о нём, о том, возможно ли в реальности такое...
– Теоретически всё может быть, – отвечаю я Маше, – если ребёнку не объяснить, что помимо него есть и другие люди; да, они иногда более несчастные, но они люди и родились таким же образом, как и сам этот ребёнок, а с помойки взялись. Что посеешь – то и пожнёшь!
Маша с этим согласилась.
***
Ну, вот и наступил незаметно день возвращения на родину. На душе и радостно, и слегка всё-таки грустно: радостно, что ты возвращаешься наконец домой, и грустно, потому что хочется ещё, хоть на денёчек, продлить этот праздник, погулять по этому красивому городку, подышать морским бризом и поплавать в море. Машулька в этот день была какая-то неразговорчивая. Хотя накануне отъезда, взяв меня за компанию в магазин, чтобы купить своим соседкам гостинцы, она весело рассказывала мне последние известия из их жизни, полученные от Саши по телефону. Кстати, я тоже решила последовать примеру Маши и купить моим соседкам гостинцы. А то они три недели ходили и смотрели за моей квартирой, цветы поливали...
Не в силах больше терпеть это молчание Маши, я подошла к ней и довольно мягко, ласково гладя её по голове, спросила, что случилось.
– Знаешь, тётя Таня, – начала она, – я просто не хочу с тобой расставаться. Я знаю, что могу и позвонить тебе, и прийти, когда угодно… Но не могу почему-то отделаться от мысли, что мы прилетим назад, разъедемся по домам и всё, пропадём, точно и знакомы не были. Как будто с последним ударом часов всё в один миг кончится и вернётся на круги своя.
Договорив последние слова, Маша обняла меня и тихонько всплакнула. Не буду лукавить, мне тоже было горьковато от этой мысли. А ведь, правда, могло бы всё так сложиться! Но упрямое моё желание жить с верой в лучшее взяло верх и я сказала Маше:
– Милая моя! Если господь захотел сделать так, чтобы мы с тобой встретились, то, я думаю, он поможет нам не потерять друг друга. Давай будем на это надеяться! Всё будет хорошо!
Маша улыбнулась, глядя на меня ещё мокрыми от слез глазами, кивнула, и мы с лёгкими душами вернулись к вещам.
Мы наконец собрались, сдали номер в должном виде и подались в холл, где нас уже встречал молодой таксист. Надо сказать, что я предложила Маше с вечера заказать такси, чтобы не беспокоиться утром об этом, и Маша согласилась. Парень, везший нас в аэропорт, оказался довольно вежливым и обходительным – помогал нам с сумками, хотя они были не больно тяжёлыми; да и вообще вёл себя хорошо, спокойно, ни единого матерного слова от него не прозвучало, даже если на дороге попадались дураки. Зато в самолёте, к сожалению, случился неприятный казус: я попросила одного пассажира средних лет, одетого в дорогой костюм, поменяться со мной местами, объясняя это тем, что у Маши немножко болит голова и за ней нужен присмотр. На самом деле мне просто хотелось лететь вместе с Машей. Казалось бы, чего сложного – пересесть на другое место? Но, видно, данный господин, как бы сказал один киногерой, в принципе не знает, что на свете бывают дети, потому что на мою мирную просьбу он разразился криком и отборным хамством, вплоть до того, что, если дочь больна, ей место дома, а не в самолёте. На шум прибежала стюардесса – так и ей досталось за то, что берут на борт больных. Я тогда, собрав все остатки спокойствия, сказала хаму:
– У вас красивый костюм; дорогой, небось? Так вот, если моя дочь вам его в полёте случайно облюёт, виновата будет не она и не я, а вы, потому что не уступили мне место.
Видимо, эти мои слова были убедительны, потому что он, когда посмотрел попеременно на Машу, на костюм, а после на меня и представил эту «весёлую» картинку, так живо сцапал с полки сумку и ушёл со своего места без звука. Я, перенеся свою сумку, села рядом с Машей.
– Всё хорошо? – спросила я её.
– Да, тётя Таня, всё нормально! – ответила она, а потом, дотянувшись до моего уха, прибавила: – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, моё солнышко! – сказала я и обняла Машу.
Вот самолёт взлетел. Маша тихонько подрёмывала на моём плече, а я, обняв её, думала: «А ведь всё могло бы быть и иначе: я бы могла забиться в себе, не познакомиться с Машей, не общаться с ней, не ходить никуда… Я могла бы и на море не поехать, запереться в квартире и выть белугой дни напролёт. Только на кого я бы была тогда похожа? Страшно представить. Была бы какая-то слезливая, озлобленная на всё и вся старуха. И как бы я тогда помогала другим людям в их сложной ситуации, когда бы со своей не справилась? Думаю, что и Бог тогда бы от меня отвернулся и не помог. А потому спасибо, Господи, за поддержку твою и за то, что ты дал мне ещё один шанс стать матерью, любить и быть любимой дитём, которое ты послал мне для утешения моей души».
02 11 2016г.

От автора.
Дорогие мои читатели! Когда вы будете читать эту повесть, то не спешите, пожалуйста, сразу же обрушить на мою голову потоки критики, что автор не понимает, о чём пишет, что детдомовское детство одной из героинь сильно приукрашено, что не бывает в жизни так, чтобы обе героини на курорт летели чужими людьми, а обратно близкими, да и вообще, что повесть аморальная по всем статьям и так далее. Попытайтесь для начала понять мою мысль, вложенную в данное сочинение. А она в том, что человеку одному просто не справиться с сложной ситуацией, возникшей в его жизни, что ему нужна поддержка, любовь, тепло со стороны его близких, друзей, знакомых и других окружающих его людей. Да и вообще нормальному человеку жить одному трудно. Цель, которую я себе поставил, работая над повестью, как раз в обратном – показать всё лучшее и нравственное, что может быть у человека и чего так не достаёт в наше жестокое время. Если для кого-то из вас повесть покажется сказкой – ради бога, пусть будет так! Но это всё же добрая сказка.
Теперь по порядку. Насчёт детдомовского детства Татьяны Чайкиной: во-первых, я вполне понимаю, о чём пишу, так как имею материалы о таких детях, причём эти материалы в самых разных формах и жанрах – от видео и аудио до печатных, от документальных до художественных, и я это читал, слушал, смотрел – а, следственно, немного разбираюсь в описываемой теме и отвечаю за свои слова; во-вторых, давайте оттолкнёмся от того, что это художественное произведение – и в нём допускается доля вымысла, авторский взгляд на то или иное явление или на какой-либо предмет. В конце концов, как писал Достоевский, «на то я и романист, чтобы выдумывать». А потом память человека избирательна; и, если Татьяна с теплом вспоминает о воспитательнице, значит, та была и впрямь доброй женщиной. А как иначе! И, по совести, я склонен верить тому, что говорит Татьяна. Да и вообще детдомовская тема у меня в повести не главная, хотя и не последняя. Почему повесть называется «Я стала снова мамой!»? Я для себя нашёл такое объяснение: это рассказ от лица матери, которая не может жить в пустоте, возникшей после смерти дочери; ей физически нужно кого-то любить, ласкать, заботиться о нём. И, может, потому бог и послал ей Машу, с которой Татьяна познакомится в самолёте и будет с ней вместе отдыхать, которую в итоге полюбит и которая полюбит также саму Татьяну. Что у них общего? Они обе детдомовки, обе одиноки и обе нуждаются в любви и тепле. Возможно, это их и сблизило. Наконец, Татьяне всё равно – будет ли Маша звать её мамой или нет; для неё важно, чтобы они относились друг к другу, как мать и дочь.
Что касается аморальности моей повести, то ничего аморального там нет и в помине! Там всё выдержано в приделах нормы и приличия. И не следует делать ошалевшие глаза, читая, скажем, про то, что героини на пляже загорают топлес, и кричать: «Какое безобразие»! Начнём хотя бы с того, что они это делают не прилюдно, в строго определённое время и ведут себя весьма пристойно. Да и насчёт других похожих моментов тоже есть разумное объяснение. Наконец, аморальность человека заключается не в том, что он, скажем, может загорать раздетым, а в том, что лжёт, клевещет на других, не чтит своего прошлого, забывая о нём, убивает и предаёт. И на фоне этого то, что делают мои героини, просто вздор и смех!
В заключении хотел бы прокомментировать подзаголовок «Из записок одинокой женщины». Почему «из записок», а не «записки»? Отчасти так было решено, исходя из собственного маленького опыта ведения путевых заметок. Да, иной раз бывали дни, когда происходило что-то действительно яркое и интересное, что нельзя было не описать: поездка в Тамань, прогулка по дворцовой площади в Питере, посещение там же Исаакиевского собора или в Геленджике встреча с дельфинами в открытом море… А бывают дни довольно серые, обыденные, о которых писать неинтересно. И я, создавая повесть, хотел выбрать наиболее интересные события из курортной жизни моих героинь. А насколько у меня это получилось – решать вам!
Декабрь 2016г.
Часть первая.
1
Здравствуйте все те, кто когда-нибудь заинтересуется этой повестью и захочет прочитать её. Меня зовут Татьяна Чайкина. Я хочу рассказать вам историю, которая случилась со мной в отпуске прошлым летом. Вероятно, кто-то спросит, мол, «зачем ей это надо?» Признаться, я и сама себя об этом спросила, когда задумала написать эту повесть. Что это – жажда пиара? Желание похвастаться, что сделала доброе дело, о котором вы прочтёте ниже, и славы за него? А, может, желание подать пример другим, как надо поступать в этой жизни? Нет. Цель, с которой взялась за данную книгу, – поделиться с вами счастьем, которое бог мне послал в довольно непростое время моей жизни, и от всей души пожелать счастья всем людям на этой земле!
***
В прошлое лето я уезжала на море. Надо сказать, что поездка поначалу была довольно безрадостной, поскольку я хотела поехать туда с Анечкой, моей любимой дочкой. И я, и Аня с нового года мечтали, как проведём целых три недели вместе, как будем плавать в море, валяться под южным солнцем, гулять по городу, если повезёт – ходить в цирк, в кино, ездить на экскурсии… Но этим планам не суждено было сбыться: в середине января, прямо на мои именины, Аня, идя домой с уроков, погибла под машиной пьяного лихача. Ей было всего 16-ть лет. С тех пор 25 января для меня уже не день моего ангела-хранителя, а день памяти моего ангела, моей Анечки. Что же касается того лихача, то его судьба была решена ещё на стадии следствия: он умер в СИЗО. Отчего это случилось, я не знаю. Бог наказал – вот мой ответ. И уголовное дело было прекращено ввиду смерти подследственного. Одному богу известно, как я дожила до лета; каких сил мне стоило приходить домой, где царила гробовая тишина, где меня никто не ждёт, не обнимает и не целует. И поэтому я решила поехать на море, чтобы не сойти с ума в этой пустоте. Но едва ли я представляла, какой подарок тогда мне сделает судьба.
Чтобы полёт был не столь скучным, я тихонько занималась вязанием.
– Ловко это у вас получается, – заметила мне девушка с противоположного кресла. Я посмотрела на неё: это была невысокая брюнетка с короткой стрижкой. Лицо её мне показалось милым и улыбчивым, что не могло меня не расположить к тому, чтобы слегка улыбнуться тоже и завязать разговора в итоге. Наконец, если смотреть на её лицо глазами портретиста, то можно сразу обратить внимание на её большие, красивые, чем-то похожие на кошачьи, тёмные глаза. Они мне понравились больше всего. Что же до остальных частей лица – то нос был средней величины, губы тоже были средними, лоб уходил чуть назад, да и само лицо девушки было такой правильной формы, словно его долго и тщательно вытёсывали. Знаете, я ещё тогда обратила внимание, что девушка летит одна. Почему я так подумала? Да хотя бы потому, что мужчина, сидевший возле иллюминатора, выходя в туалет, говорил ей: «Разрешите пройти!». Близкий человек так не скажет, логично? А помимо того мужчины рядом с девушкой никого не было. Не знаю, почему, наверно, по материнской привычке, я тогда же подумала: «как же её родители одну отпустили?». Итак, вернёмся к разговору! На замечание девушки о том, что у меня ловко получается вязать, я ответила, что это годы тренировок.
– И долго вы тренировались? – спросила девушка.
– С восьмого класса, – ответил я.
– Серьёзно, – заметила девушка.
– Пожалуй, – согласилась я.
– А меня Маша зовут, – добавила она через недолгое время.
– Татьяна Ивановна, – представилась я (отчество я, конечно, придумала). – Можно тётя Таня. А вы, Маша, тоже отдохнуть едете?
– Да, я отдохнуть, – сказала Маша. – А почему бы не съездить, если в отпуске!
– А кем вы работаете? – спросила я.
– Библиотекарем, – сказала Маша.
–Библиотекарем? – удивилась я, потому что молодёжь в библиотеку и так не затащить, а что говорить о том, что она там работала? Это удел для людей примерно моихлет или постарше.
– Да, я работаю библиотекарем, – сказала Маша. – А что вас удивило в этом?
Я объяснила, что нечасто вижу перед собой молодых библиотекарей.
– Понимаю, – слегка обиженно сказала Маша. – Вы, наверно, думаете, что я книги в глаза не видела, зато из Инета не вылезаю сутками. Однако скажу вам, что я очень люблю читать книги. Слава богу, в моей жизни была замечательный педагог по литературе – Рунова, Лариса Александровна (донеси, боже, ей моё доброе слово!), которая привила мне любовь к чтению и к хорошим книгам.
– Простите меня, Маша, если я вас чем-то обидела, – сказала я. Маша с улыбкой кивнула мне. В самом деле, я повела себя весьма бестактно. Нельзя всех ровнять под одну гребёнку! Есть же среди молодых и толковые люди, которые на своих местах делают хорошее дело для себя, для семьи и для родины.
– А что вы больше всего любите читать? – спросила я Машу.
– Больше всего люблю стихи и малую прозу, – сказала Маша и тут же извлекла из своей сумочки книжку в мягком переплёте. – Вот, если интересно, Алёна Берёзкина. Пишет стихи и небольшие, но душевные рассказы.
– Я посмотрю? – спросила я Машу.
– Да, пожалуйста! – ответила она, подав мне книгу.
Тем временем стюардессы стали раздавать пассажирам завтрак. Устроившись так, чтобы можно было с комфортом и поесть, и почитать, я начала вместе с хорошо сваренной и по-домашнему вкусной гречневой кашей поглощать стихи и рассказы Алёны Берёзкиной. И, правда, что стихи, что рассказы были очень нежными и душевными. Особенно мне запомнилось стихотворение под названием «Где ты, мама?». Вот оно:
И зимой, и теплым летом
Я с тобою встречи жду.
Мама, миленькая, где ты?
Ты скажи – и я приду!
Как случилось, что на свете
Мы с тобой поврозь живём?
Я прошу тебя, ответь мне,
Кто же виноват во всём?
Если б знала ты, родная,
Драгоценная моя,
Как я горячо желаю
Встретить, наконец, тебя;
Как хочу тебя обнять я,
От души поцеловать…
Вот одно лишь только знать бы:
Сколько встречи нашей ждать?
Читая эти строки, я невольно вспомнила своё детдомовское детство. Какое оно было? Разным. Но одного, слава богу, не было точно – это голода, как во время войны. А так бывало всё: и любили меня, и обидеть могли, и всё, что хотите. Так что, какова иной раз бывает жестока жизнь, я узнала тогда ещё. Кого бы я с особой любовью и благодарностью вспомнила из той жизни? Пожалуй, нашу воспитательницу, Анну Владимировну Галкину (кстати, я свою дочку Аней в честь неё назвала!). Почему её? Знаете, хоть она и была строга и требовательна к нам, чтобы у нас был порядок и уроки приготовлены, но в тоже время, мне кажется, она любила нас всех по-настоящему, неформально. Бывало так, что меня какая-нибудь гадость могла так допечь, что я не знала, как быть… и тогда я шла к Анне Владимировне поговорить, попросить совета. И она всегда выслушает со внимаем, и совет даст, если нужно… собственно, именно Анна Владимировна научила меня не злобиться на жизнь, как бы она тебя ни лупила. Может, я потому и психологом стала, что передо мной всегда был пример Анны Владимировны. Или, как я её в дневнике называла, мама Аня. Помню, уже выйдя из детдома и поступив в институт, я всё равно могла иной раз прийти к Анне Владимировне за советом или просто проведать её, поговорить о жизни нашей сложной. Она всегда радовалась нашим встречам, как может радоваться только мать; она искренно болела за мои удачи в институте и помогла мне устроиться на работу посудомойкой в столовой родного детдома. Надо сказать, что Анна Владимировна жила одна – семьи у неё не сложилось… Вот она меня и опекала по-матерински, если считала нужным, и я ей за это до сих пор благодарна. Но через несколько лет Анна Владимировна слегла с инфарктом. Врачи её в первый раз спасли, и я несчастную после выхаживала… Однако, спустя три месяца, случился ещё один инфаркт – и Анны Владимировны не стало. Сказать, что я после её смерти билась с горя лбом об пол, пожалуй, нельзя; да, было больно и горько, так как умер дорогой мне человек, который любил меня и который был любим мной, который плакал и смеялся со мной, помогал и заботился обо мне… Но, памятуя о том, каким добрым, весёлым и жизнелюбивым был этот человек назло всем трудностям и огорчениям, я сама решила жить вопреки этим боли и горечи, не злобясь, не дуясь и не раскисая. Это самая лучшая память о любимой воспитательнице!.. А, спустя полгода после смерти Анны Владимировны, в коммуналку на Спортивной улице, где я ранее жила, пришёл ответственный товарищ.
– Добрый день! Мне нужна Татьяна Чайкина, – сказал он.
– Это я, – отвечаю, слегка растерявшись, словно меня забирать пришли. Но всё оказалось проще и веселее: тот человек был нотариус и, войдя ко мне в комнату, он сказал, что Галкина А.В. завещала мне свою трёхкомнатную по улице Ленина, в доме 6/б (где я и живу). Тут я обалдела ещё больше, так как такого сюрприза я едва ли могла ожидать. Однако нечего было делать – надо было оформляться и переезжать. А через пару лет после этого у меня родится моя Аня.

2
Наконец самолёт приземлился! Подождав, пока пассажиры выйдут, мы с Машей вышли следом.
– Господи! Свобода!!! – радостно выдала моя спутница. Я невольно улыбнулась.
– Понимаю вас, Маша, – сказала я. – Признаться, я и сама устала и чуть-чуть ошалела. Давайте разомнёмся!
– С удовольствием! – поддержала Маша.
–Ах, да! – спохватилась я. – Ваша книга. Большое вам спасибо – мне очень понравилось.
– Я рада, – с улыбкой ответила Маша, кладя книжку в сумку.
Пристроив ненадолго в камеру хранения наши чемоданы, мы с Машей пошли ходить по аэровокзалу, смотреть, где и что интересного продают… Признаться, там много чего было: и книги, и тряпки, и всё, что хотите. Что касается тряпок, то мне здесь ничего не глянулось, даже при том, что я их просто смотрела без цели купить; всё было или сильно кричащим для меня, или наоборот, угнетающим и мрачным. А я люблю, чтобы между яркими и тёмными цветами была гармония. Да и качество шва мне тоже не понравилось. А среди книг я отыскала новый детективный роман любимой своей Марины Маниловой под названием «Цветы от мистера Икса» и не удержалась, купила. Если говорить о физиономическом портрете писательницы, то она всегда почему-то напоминает мне сову: круглолицая, с короткой стрижкой, в больших очках, от которых, пожалуй, и глаза делаются слегка больше… Но главное – сколько обаяния в её улыбке! Так что если она «сова», то вполне добродушная. Я уж не говорю о том, что в её книгах есть место не только смерти, но и любви, и юмору, и самоиронии героев. Да и наконец, читать книги Маниловой просто интересно.
– Маша, – обратилась я к своей спутнице, показывая ей книгу Маниловой, – я вам рекомендую купить книжку этой писательницы – она вообще очень интересно пишет!
– Спасибо за совет, – сказала мне Маша и купила тоже этот роман. Гуляя дальше, мы дошли до кафе.
– Хотите чая, тётя Таня? – спросила она меня.
– Пожалуй, можно! – сказала я, чувствуя, что мне очень хочется пить.
Сидя за столиком и осторожно потягивая горячий чай, я предложила Маше поселиться вместе в одном номере.
– А почему так, тётя Таня? – спросила она.
– Я просто побаиваюсь ночевать одна в незнакомом месте, – сказала я и заметила, что Маша задумалась. – Вам моё предложение чем-то неудобно?
– Есть немного, – сказала мне Маша.
– Хорошо! – сказала я. – Давайте это обговорим, дабы между нами не было каких-либо недопониманий и нам было бы друг с дружкой комфортно! Что вас смущает?
– Начнём с того, что мы с вами мало знакомы, – сказала Маша.
– Вы боитесь, что я или обижу вас, или сделаю что-то плохое? – спросила я и Маша ответила кивком. – Будьте спокойны, Маша! Ни обиды, ни вреда с моей стороны вам опасаться не следует. Что ещё?
– Господи-боже мой! Впечатление, будто хочу вам признаться, что украла ваш кошелёк, – сказала Маша, на что я её успокоила, что мой кошелёк у меня. – Я просто иногда, когда очень жарко, причём и днём, и ночью, позволяю себе или ходить в купальнике, или спать раздетой, то есть, без рубашки и пижамы, просто в трусиках, – собравшись с силами, выдала Маша. Причём она подозвала меня пальцем, чтобы сказать это мне на ухо, будто раскрывала государственную тайну. – А иначе я буду мокрая с головы до ног. И, боюсь, если вы увидите меня в таком виде, то вам это может не понравиться и вы найдёте меня бесстыжей, а то и вовсе сумасшедшей…
– Господь с вами, Маша! – воскликнула я. – Я абсолютно нормальный человек и постараюсь всё понять, как надо. Ещё вопросы?
– Встаю рано, – сказала Маша.
– И я «жаворонок»! – сказала я. – Так что, если хотите, мы можем вместе ходить по утрам на пляж купаться или гулять. Воля ваша, Маша, как решите – так и будет!
Если бы она отказалась, я бы это пережила, хотя и, правда, боюсь ночевать одна в незнакомом месте.
– А вы меня вязать научите? – спросила Маша после недолгого раздумья.
– Конечно! – ответила я.
– Тогда я согласна! – сказала Маша с улыбкой. – Да и вдвоём всё же веселей! А если прицепятся, почему мы вдвоём в номер селимся?
– Милая моя! – отвечаю я. – Кому какое дело до этого? И вы, и я привезли им деньги – а, следовательно, имеем право селиться так, как нам удобно! Ну, если докопаются, скажем, что мы тётя и племянница.
– Идёт! – сказала Маша.
Допив чай и расплатившись, мы пошли за вещами, а после, найдя таксиста, поехали в гостиницу. Забегая чуть вперёд, хочу позволить себе несколько слов по поводу того, что я услышала от Маши в кафе, дабы попытаться пресечь разные толки и не дать в обиду девушку: не спешите, пожалуйста, подумать, что она каждый день, не зная стыда, ходила голой, и осудить её! Поверьте мне, ничего этого не было. Да, Маша иногда действительно могла спать раздетой, если было сильно жарко; но зато, когда жара немного спадала, Маша спала, одетой в пижаму. Так что я бы попросила читателей быть к моей юной спутнице немного снисходительнее. Сказать по совести, я и сама, когда было жарко, что невмоготу, спала в одних трусиках. И вообще Маша вела себя очень хорошо, что редкое явление среди молодёжи. Так, например, идёшь к подъезду, таща на себе портфель с ноутбуком, а в руках пакеты с покупками, выходит из подъезда какой-нибудь соседский отпрыск… И нет, чтобы придержать дверь, пока ты войдёшь, вышел и пошёл себе, куда ему надо. А ты, как хочешь, так и ковыряйся у двери со своим добром! Маша же и поможет, если надо, и просто в общении со мной была уважительна и вежлива (при этом я старалась сделать так, чтобы наше общение было естественным, свободным, дружеским… Словом, чтобы в нём не было ничего холопского со стороны Маши; чтобы наша разница в возрасте не отпугивала её от меня, не придавливала, а напротив, располагала её к желанию беседовать со мной, а меня к желанию слушать, обсуждать или по-дружески делиться своим опытом, если требовалось). Интересно, кто её родители?

3
Вот мы и в гостинице! Скажу сразу, чтобы после не возвращаться к этому: зарегистрировали нас без каких-либо проблем! Даже не пришлось сочинять, что мы тётя с племянницей. Номер хороший, чистый, светлый. В комнате есть всё, что надо: две кровати, тумбочки для мелких вещей, письменный стол со стульями и даже телевизор, который лично мне вообще до колокольни. В коридоре стоит шифоньер, куда мы с Машей развесили и разложили наши вещи. Наконец, ванная и туалет совмещены, там было вполне просторно и удобно.
– Тётя Таня, можно, я быстренько искупаюсь? – спросила Маша. – Я просто устала и хочу прилечь.
– Да, конечно! – сказала я. – А вы обедать не пойдёте?
– Нет, – сказала Маша. – Во-первых, я в самолёте наелась, плюс ещё чаю попила, а, во-вторых, в такую жару что-то в рот тащить…
Я, соглашаясь, покачала головой. В самом деле, с обедом я погорячилась. Взяв всё, что нужно, Маша пошла мыться. Я же тем временем открыла балкон, задёрнула шторы, чтобы и не так сильно жарило и можно было хотя бы слегка раздеться. После чего я повесила на ручку двери табличку с надписью «Не беспокоить!» и стала приготовляться к душу, доставая из своих вещей полотенце, длинную зелёную майку, служившую мне ночнушкой, сменное бельё и любимый свой голубой халат с большими красными розами. Я взяла его, потому что он тканевый, в нём легко и не жарко.
– Ну, слава богу, теперь жить можно! – сказала Маша, выйдя из ванной в белой пижаме с розовыми бабочками, состоящей из шортиков и рубашки с короткими рукавами. – А то ходила, как варёная селёдка.
Я невольно усмехнулась этому сравнению, поскольку никогда не видела варёной селёдки. Но чего в нашем языке ни появится, если очень жарко!
– Тётя Таня, вы двери заперли? – спросила Маша.
– Нет, но я повесила на ручку табличку, чтобы не беспокоили, – ответила я.
– Я бы заперла на всякий случай, – сказала Маша. – Вы идите, купайтесь, а я всё сделаю.
– Хорошо! – сказала я и, взяв всё своё, пошла в душ.
И, правда, после душа полегчало! Когда я вышла, то Маша уже спала, а, может быть, начинала засыпать, лёжа с закрытыми глазами и накрытая ослепительно белым пододеяльником. Решив не тревожить человека, я пошла проверить дверь – она была запертой, после чего я вернулась в комнату. Подойдя к своей кровати, я расстелила постель и, сбросив халат, тоже легла в кровать. Я даже не заметила, как быстро уснула. Возможно, я тогда сильно устала.
Надо бы сказать, что такой сон-час мы устраивали каждый день в течение всего времени нашего отдыха: во-первых, после обеда никуда не выйдешь, так как на улице была просто баня, а, во-вторых, дневной сон, говорят, спасает мозг от инсульта. Да и потом, коли мы вставали рано, организм какой-то доли сна лишался, и нужно было её восполнить.

***
Неумолимая жара была ещё несколько дней – и потому мы с Машей ходили по комнате в купальниках или в шортах и в топиках. Не могу не вспомнить с нежной улыбкой о том, как Маша в первый раз всё-таки спросила у меня разрешения походить в купальнике (стеснялась слегка!), на что я ей ещё раз спокойно сказала, что она может ходить в любой удобной одежде, не боясь ни причинения мне дискомфорта, ни моего недовольства по этому поводу. Надо сказать, я тоже очень старалась вести себя максимально деликатно и не рассматривать девчонку в упор, чтобы и ей не было неудобно; но всё же краем глаза я заметила, что тело у Маши довольно красивое, а главное, всё в нём было создано гармонично: при её невысоком росте, она имела хорошенькую, точёную фигурку, такие же ручки и ножки, аккуратно закруглённые плечи и небольшую грудь. Статуэточка – ни дать ни взять! Глядя на неё, я очень жалела, что с роду не умела рисовать.
Купаться мы ходили рано утром. Ещё 6-ти утра не было, когда мы уходили на пляж: во-первых, солнце не так жарило, а, во-вторых, в это время на пляже, как правило, не было ни души, и можно было себе позволить загореть почти полностью, не боясь, что на тебя будут таращиться. Помню, в первый раз мы пришли на пляж, расстелили полотенце, разделись… И тут я спросила Машу, можно ли мне снять верхнюю часть своего купальника (тоже не хотелось быть бесстыжей!)? И Маша дала положительный ответ. Да, я люблю красивый, ровный загар и ничего плохого в этом не вижу. К слову сказать, Маша, по её признанию, и сама позволяет иногда себе это лёгкое безобразие. Так что мы с ней, приходя на пляж в удобное нам время, спокойно могли загорать так, как нам было угодно. Ну, а если кто-то внезапно появлялся, мы могли скоренько или прикрыться, или перевернуться на живот.
Вот потому я терпеть не могу ходить на общественные пляжи, а езжу в сторону дачи моей коллеги и хорошей подруги Зины Барановой: там есть тихое озерцо, где можно спокойно и позагорать, и покупаться, как тебе нравится. Да и у Зинки это можно было делать свободно, и она даже против не была, так как сама любила и загорать красиво, и пополоскаться в бассейне, который она накачивала и набирала всегда сразу по приезде. Правда чаще всего в тот бассейн любила попадать Тома, Зинина дочь, весёлая, резвая и хорошая девочка. Она воды нисколько не боялась и, если бы могла, жила бы там век и не один. Помню, Зина как-то про Томку сказала шутя: «У меня впечатление, что я мою дочь родила от водяного, поскольку она так любит купаться, что готова ради этого разгрузить сотню вагонов».
Заговорила про озеро, про Зинину дачу – и вспомнила, как я туда ездила с Аней; как Анька вместе с Томкой весело развились, играли; или как мы с Аней вдвоём могли поехать на озеро, купаться и плескаться там, а после лежать на берегу, нежась под тёплым солнцем, и я в этот момент могла погладить её по голове или поцеловать ей руку... просто так, потому что обожала мою девочку.
***
Было пять часов вечера. Я уже не спала, а просто лежала с закрытыми глазами. Слышу – Маша кошачьей походкой идёт в ванную.
– Маша, не бойтесь меня разбудить, я уже проснулась! – говорю ей я, открывая глаза. Она оглянулась.
– Давно не спите, тёть Тань? – скороговоркой спросила Маша.
– Минут с десять, – отвечаю я. – А вы тоже выспались?
– Да! – восклицая, ответила Маша. – Сейчас приведу себя в порядок и буду решать, что делать дальше.
– Предлагаю поужинать, а после пойти гулять! – сказала я.
– Почему бы нет! – отозвалась Маша. – Надеюсь, жара, хоть немного, спала.
– Я тоже на это надеюсь, – отвечаю я. – Но даже если и нет – хоть по малому кругу пройтись можно, глянуть, что в округе есть.
На том и порешили. Нарисовав себе лицо и одевшись в лёгкие сарафаны, мы сошли в буфет на ужин, а потом пошли гулять.
Жара в тот вечер и правда немного отпустила, повеяло лёгкой прохладой… И всё же светло было, будто день не хотел подходить к завершению. Мы пошли к набережной, так как она была ближе всего. И не зря: конечно, про пляж, где было полно отдыхающих разного возраста и где их шум и крик порой перебивал шум моря и крик чаек, говорить скучно да и не хочется. А хочется, например, говорить о красоте самой набережной, где столбики у белого парапета были похожи на песочные часы; где дорожка была выложена разноцветной плиткой с самыми разными узорами. Глянешь на один узор – и он тебе напомнит скрипичный ключ, глянешь на другой – увидишь какой-нибудь цветок и так далее. Вот где тренировка воображения! Мы с Машей полвечера, может быть, играли в эти ассоциации и, наверно, у кого-то из прохожих это вызвало недоумение: «Вроде серьёзные люди, а дурью маются». Но, слава богу, нам было весело! К слову о «дури»: два дня спустя после приезда мы с Машей также вечером, выйдя гулять, увидели, как бабушка внучку учила играть в классики на этих плитках. Картинка была тоже ещё той! Знаете, любуясь на это зрелище, я поняла, что на фоне этой бабули Фамусов, говорящий, что в его лета не можно ему пускаться в присядку, просто застоявшийся, зажравшийся, глупый боров, которому было просто лень слегка растрясти свой жиросборник. Если бы он жил в нашем веке и увидел это, я думаю, он бы за такой активной бабулей увиваться стал. А бабушка эта, помимо того, что была в хорошей форме, ещё внешне была красивой для своих лет женщиной. Да я вообще уважаю активных стариков, которые и сами шевелятся, и своих отпрысков на это дело подбивают! Например, Михал Михалыч, мой сосед, живущий в квартире с боку, тоже мужчина в полном расцвете сил, и сам регулярно ходит в бассейн, и внуков туда водит. Я уж не говорю о том, что он своего пса, по кличке Акелла, дважды выводит на прогулку.
Что нам с Машей ещё запомнилось в тот наш первый курортный вечер? Скульптурная композиция: парень в матросской форме, а напротив него девушка в платье. Они держались за руки; судя по слегка печальной улыбке девушки, её парень уходит в плаванье, и они прощаются. На лице же моряка выражена твёрдая надежда на то, что, когда он вернётся из похода, они непременно снова встрется и будут вместе! И меня, и Машу эта романтичная композиция очень тронула. На набережной были и другие скульптуры, как, например, художник с мольбертом. Но встречаются там и живые художники, выставляющие свои творения. И тут было, на что взглянуть! Например, мне очень там понравилась картина «Полёт чайки». Сколько в ней свободы от всякой пошлости, гадости, суеты и прочей нервотрёпки, которыми зачастую напичкана эта жизнь! Как, наверно, хорошо взлететь в небо и хотя бы там забыть о боли, печалях… Взглянуть на свою земную жизнь с высоты птичьего полёта и найти в ней то, что станет в итоге её смыслом. Кто его знает, может быть, и моя поездка на море была своего рода «полётом», в котором я встретила Машу и познакомилась с ней. И кто его знает – подружимся ли мы с ней, полюбим ли друг дружку, привяжемся ли, буду ли я по-матерински заботиться о ней и станет ли она в итоге смыслом моей новой жизни? Или же мне судьба до конца дней жить одной? Кстати, есть ли у этой девочки родители? На моей памяти она ни разу никому не позвонила, даже чтобы сообщить, что благополучно долетела. Почему? Надо будет спросить, только аккуратно. Нагулявшись досыта, мы с Машей пошли обратно в гостиницу.

4
Никогда не забуду сна, который я увидела однажды ночью, спустя, наверно, неделю после приезда. Всё было так: я гуляла по набережной, как вдруг позади себя слышу, что меня зовут: «Мама, мама!». И голос показался мне не просто знакомым, а родным. Я обернулась и обомлела: ко мне со всех ног бежала Аня. Я помню, она бежала мне навстречу, протягивая руки и улыбаясь той счастливой улыбкой, которой она всегда меня встречала с работы. Как сейчас помню, на Ане тогда были голубое платье с коротким рукавом и белые балетки. Как её занесло в этот курортный город – бог её знает. Но я помню, что едва Аня добежала до меня, как я тут же стала обнимать её и целовать ей лицо и губы, как сумасшедшая. Помню, как я плакала в этот момент от невыразимого счастья, что я вижу мою девочку, обнимаю её и целую… и мне тогда было совершенно наплевать, что о нас подумают люди. Придя слегка в себя, я спросила дочь, как она попала в город, где я отдыхала. И вот какой был её ответ: «Меня сюда бог послал, чтобы я с тобой повидалась и утешила тебя. Мамочка, голубушка, не грусти обо мне, пожалуйста! Я всегда буду с тобой в твоём сердце и в твоей памяти, я буду любить тебя так же, как любила при жизни… Только не плачь больше, прошу тебя, милая! Ведь ты так и мне делаешь больно. Обещаешь, что больше не будешь плакать? – Я ответила согласием. – Ну, всё, мне пора. До свидания!». И, махая мне рукой, Аня постепенно исчезала в толпе. Я пыталась её догнать, чтобы хоть ненадолго продлить минуты нашей встречи… Но Аня всё дальше и дальше удалялась от меня и вскоре вовсе пропала из виду. Я же, ещё пытаясь догнать её, упала, потеряв все мои силы, и, словно в бреду пополам с отчаяньем и болью, я кричала в толпу: «Аня, Аня, Аня…»
Я проснулась от того, что меня ударяют по щекам. Открыв глаза, я увидела на моей постели Машу.
– Тёть Тань, что с вами? – спросила она, выставив на меня испуганные глаза.
– Всё нормально, Маша! – ответила я. – Простите, что испугала вас: просто сон плохой приснился. Идите, отдыхайте!
Маша вернулась в свою кровать. Не знаю, уснула ли она, но я после этого не спала почти до рассвета. Помню, я тогда почему-то подумала: «хорошо, что я уговорила эту девочку поселиться вместе – иначе я бы умерла в такой ситуации от разрыва сердца». Тихонько поднявшись с постели и найдя свой халат, я влезла в него и вышла на балкон. Там было чуть свежее. Сказать по совести, я тогда впервые за последнее время слегка пожалела, что бросила курить. Очень хотелось отравиться сигареткой после всего увиденного во сне. Так вот, я стояла на балконе, опершись на перила, и, глядя в небо, говорила туда следующие слова: «Анечка, девочка моя, я обещаю тебе больше не плакать. Только ты хотя бы иногда приходи, пожалуйста, не забывай мамочку! Я тоже тебя люблю». Я говорила, что не буду плакать, но слёзы предательски всё же лились, и тут я была бессильна что-то сделать. Утерев глаза, я вернулась в кровать.
Утром мы с Машей купаться не пошли: погода немного раскапризничалась: дождик небольшой поливал время от времени (что после жары было неплохо!). Да и Маша жаловалась на головную боль. Слава богу, у меня была с собой маленькая аптечка со всеми нужными лекарствами, включая средства от запора и поноса. Дав Маше обезболивающее, я села вязать; Маша, полудремля, лежала на постели.
– Тётя Таня! – позвала она меня неожиданно. Я подняла глаза. – А что за Аню вы ночью звали?
Пришлось в двух словах рассказать и про дочь, и про её гибель, и про виденный мной минувшей ночью сон.
– Простите меня, пожалуйста! – сказала Маша.
– Ничего страшного! – отвечаю я.
– Знаете что, – сказала Маша, немного помолчав. – А давайте, если погода даст, зайдём в церковь и поставим свечку за упокой души!
– Хорошая мысль! – одобрила я. – А у вас есть строгое, длинное платье и косынка?
– Платья нет, – ответила Маша, – но есть водолазка и косынка.
– Жаль, – сказала ей я. – Хотя бы длинную юбку иметь нужно для таких походов.
Знаете, я не то, чтобы сама была глубоко церковным человеком… В церковь я ходила лишь тогда, когда Анютку крестила. Тогда-то мне и объяснили добрые люди, как следует туда одеваться. Кто объяснил? Бабушка моей коллеги и соседки по площадке Веры Караваевой, Анастасия Федотовна. Кстати, Вера была крёстной Ани. И вот, зайдя к Караваевым за день до крещения узнать, всё ли в силе, я услышала вполне деликатное наставление Анастасии Федотовны по церковному дрескоду, которое запомнила на всю жизнь.
– Хорошо, тётя Таня, я это учту, – сказала Маша. – Так давайте я вас подожду на улице, а вы сделаете всё, что нужно.
Я согласилась. Позавтракав, мы пошли в церковь. Дождь хотя и прекратился, но я всё же захватила на всякий случай зонтик. Как и было решено, Маша ожидала меня возле церкви. Зонтик я отдала ей, чтобы если что – она бы под него спряталась. Войдя внутрь, я тот час же нашла церковную лавку, купила одну свечку и подошла к иконе спасителя. И, стоя перед зажжённой мной свечой и иконой Христа, я стала говорить ему в глаза следующие слова: «Господи! Упокой душу погибшей дочери моей, рабы твоей, Анны! Люби её, как я любила и прости ей все вольные и невольные прегрешения! Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь».
***
Когда я вышла из церкви и Маша меня встретила у входа, мы пошли просто гулять по улице.
– Я не очень долго? – спросила я.
– Да что вы! – сказала Маша. – Я тем временем прогулялась вокруг церкви, посмотрела, как тут всё устроено красиво…
Кстати, Маша права: земля при храме засажена разными цветами и деревьями, да тротуар был выложен довольно красиво. Так что к церкви можно ходить и просто,чтобы не спеша погулять и подумать о чём-то своём, что не даёт тебе покоя.
– Маша, можно вас спросить? – начала я. – А кто ваши родители?
– Если честно, тётя Таня, я бы и сама хотела это знать, – с печальной улыбкой сказала Маша. – Ни о матери, ни об отце я с детства понятия не имею. Росла в детдоме, училась, пошла на работу… Такие-то мои дела.
– Понятно, – сказала я, качая головой.
– Что вам понятно? – дерзко спросила меня моя собеседница.
– Да я сама просто с такой же биографией живу, – отвечаю я. У Маши при этих словах сделался шок.
– Правда, что ли? Вот это номер!
– Честное слово, – отвечаю я Маше. – Так что, что такое сиротское детство, я знаю достаточно хорошо.
– Господи, какая я идиотка! – выругалась на себя Маша. – Тётя Таня, пожалуйста, простите меня! Я просто не знала об этом – ну, и ляпнула с дуру.
– Ничего страшного, Маша! – с улыбкой отвечаю я. – Со всяким бывает! В конце концов, я и сама не знала, что вы сами тоже из детдома.
– Значит, вы не обижаетесь? – спросила Маша.
– Нисколько! – легко ответила я, и мы на время замолкаем.
Кстати говоря, я в самом деле человек необидчивый, так как сама знаю, что ни к чему хорошему обидчивость не приведёт: начнём с того, что ты себе нервы попортишь и совсем один останешься, и кончим тем, что от тебя сам бог отвернётся, не простит и не поможет. Поэтому я стараюсь уметь прощать своих подружек-однокашниц, если что-то у нас не склеится. Или сама, если виновата, прощения прошу. Всё то время, что мы с Машей молчали, я тихонько наблюдала за выражением её лица, и мне казалось, что она что-то хочет сказать мне или сделать, но не осмеливается почему-то.
– Тёть Тань, – обратилась Маша, прервав паузу. – Вон там афиша интересная на стенде, давайте глянем!
– Давайте глянем! – согласилась я, хотя понимала, что Маша хотела сказать что-то совсем другое. Афиша была цирковая. Представления давались два дня: сегодня и завтра. Маша предложила сходить, и я согласилась, поскольку сама цирк очень люблю; особенно воздушную его часть. Поймав нужную нам маршрутку, мы доехали до цирка и взяли на вечер билеты, а потом прошлись слегка по близлежащим магазинам, включая и «Рукодельницу», где Маша купила клубок пряжи и спицы, чтобы научиться вязать. Вечером, одевшись во всё красивое и нарядное, мы устроили себе светский выход.