Вспомнилось, что жил...

Не знаю почему я потянулся к старым записным книжкам

И, действительно, ну почему, почему я потянулся к старым записным книжкам...
Не скажу, что я забыл ее, мы расстались, пусть, с трудом, пусть с грустью, но без обид, по взаимному согласию. Она решила, что мы друг другу не ровня и разница в возрасте слишком велика для супругов. Я понимал - да, она права, но не принимал этого. Ее слова: «мне будет шестьдесят, а тебе только пятьдесят два» мне были совершенно неясны. Да, когда тебе двадцать пять, то просто невозможно представить, что тебе, когда-нибудь стукнет пятьдесят. Это кажется бредом, нелепостью, вымыслом! Молодость представляется такой бесконечной, такой, будто ей никогда и не будет конца. К тому же, с моих двадцати пяти, что шестьдесят, что пятьдесят два особенно не различались и казались однозначно глубокой старостью. Я не понимал ее слов о разнице в темпераментах. Я ничего не понимал из того, что она пыталась мне втолковать и уяснил лишь одно - она хочет выйти за другого, за того, кто старше ее. Тем паче, что он маячил на горизонте. И решил - ну и пусть! Раз ей так лучше. Ведь, когда любишь, хочется сделать любимого счастливым.
Да, было больно, было обидно, как в детстве, когда тебе говорят: «Ты еще маленький», но любовь в моем сердце не угасла, а затаилась а одном из потаенных его уголков.
Поэтому память о ней постоянно была со мной, в тайниках моей памяти. Время от времени она всплывала на поверхность, бередила чувства и воспоминания, но только для того, чтобы также неожиданно исчезнуть, в сумеречной зоне разума.
Но в тот день я настойчиво рылся в старых бумагах в надежде раскопать ее адрес.
Зачем?
Не знаю...
Некая идефикс увидеть ее упорно заставляла меня перебирать хрупкие пожелтелые листочки, на которых от времени уже повыгорали чернила. Еще бы - почти сорок лет прошло!
Хотя за эти годы мы однажды случайно встретились буквально лицом к лицу. Это было лет двадцать назад...
Я был с женой, она с родными. Мы шли навстречу друг другу и я заметил ее издалека, но не узнал. И только поравнявшись с ней и, увидев эти волосы вблизи, понял, что это она. Она пополнела, и одета была совсем не так, как тогда, когда мы были вместе. Пятьдесят лет для женщины это - возраст! И этот возраст отложился на ее лице, и я бы наверное никогда не признал бы в ней своей «француженки», но волосы! Они не постарели! Они остались такими же золотистыми и блестящими, как были тогда. Я не решился окликнуть ее и, сделав вид, что споткнулся, дабы не вызвать подозрения у жены, долго-долго смотрел ей вслед.
Ах, эти волосы! Расхожая фраза, но не могу не произнести ее. Никогда, нигде, и ни у кого я не встречал таких мягких пушистых волос.
А теперь, что с ней теперь? Ведь прокатилось еще почти двадцать лет. Этот вопрос не давал мне покоя.
Поэтому я перетрящивал свой ящик секретера в надежде, что ее адрес где-нибудь да сохранился. Визуально я помнил, и дом, и квартиру, но, глянув на карту, не смог сориентироваться. Новые Черемушки, ставшие уже нк этому времени старыми, районом, заполненным, нелюбимыми русским народом, одинаковыми пятиэтажками. Поэтому даже просмотрев видео улиц на яндекс картах, я так и не узнал нужного мне дома. Смутные воспоминания теснившиеся в моей голове рисовали крайний подъезд, еще какой-то, точно такой же, дом слева и широкий двор между ними. Помню, что вечерами, проходя от метро домой, мы шли мимо какого-то магазина, потому что там был единственный на улице фонарь. Но все это было таким нереальным, таким сказочным, будто бы я вспоминал не свою жизнь, а какой-то, сто лет назад виденный, фильм.
Поэтому вот так, навскидку, приехать, чтобы разыскать ее, я не решался. Тыкаться, как слепой котенок в незнакомые двери, пугать, вечно боящихся воров, малоимущих людей, наполняющих старые хрущобы, я не желал. Хотя даже, если бы я отыскал ее адрес, не было никакой гарантии, что она до сих пор живет там, а не переехала куда-либо. Мысль о том, что она умерла, подспудно, пугала меня, ведь она была на целых восемь лет старше. Старше давно умершей Нурхаят и Олечки Юдевич, но я гнал ее прочь, успокаивая себя тем, что женщины живут долго и в моем окружении есть ее ровесницы, которые многим молодым дадут фору...
Короче я надеялся найти ее адрес... Надеялся... И нашел...
Нашел листок, вырванный из записной книжки и скомканый моей матерью, не одобрявшей моей связи «со старухой», как она выражалась, будучи при этом на пять лет старше моего отца.
Ну, в общем, имея адрес, я без труда нашел этот дом, который за прошедшие годы зарос кустами и деревьями настолько, что казался необитаемым. Да и двор ныне показался мне гораздо меньшим, чем тот, который я хранил в своей памяти. Правда, пришлось постоять перед подъездом минут пятнадцать из-за, наставленных в последние годы домофонов, пока не пришел какой-то нерусский разносчик рекламы и не отрыл мне дверь.
И вот я перед кнопкою звонка. Замираю, в надежде ощутить волнение или сердцебиение, но не чувствую, ни того, ни другого, как будто бы я пришел к торговцу пользованными вещами, а ни к женщине с которой, пусть и не так долго, но был счастлив. Очень счастлив...
Наверное, она здесь не живет - решил я и нажал кнопку. Через секунду-другую еще и еще, пока не услышал девичий голос «Кто»?
Не знаю, как у меня это вырвалось, как смогла родится такая фраза в моей голове, но, видимо недаром, я называю своих подруг бабками не только за глаза, но и в лицо, поэтому я, неожиданно для себя, выпалил: «баба Ира дома?»
Все затихло, пауза затянулась настолько долго, что я уж подумал ретироваться, но тут замок щёлкнул и в дверях...
Мне навстречу вышла моя «француженка» с такими же золотистыми пушистыми, невесомыми волосами, с такими же губками бантиком, которые я так любил целовать. У меня помутилось в глазах, мне подумалось, что она не постарела, а даже помолодела... Но только на краткий миг, потому что она везла перед собой инвалидную коляску в которой помещалось то, что осталось от моей «француженки». Исхудавшая седая старушка, скорчившаяся в неестественной позе, с безжизненно повисшими руками и отсутствующим взглядом. Ох... В такие моменты понимаешь что смерть для старика не кара, а избавление. Я смотрел на нее, смотрел, но не видел, потому что какие-то дико дурные мысли носились в моей голове. Я стоял истуканом не зная, что и сказать, и что предпринять, и, как сквозь туман, донесся голос, который вернул меня в наш мир, в реальность.
- У бабушки год назад случился инсульт, она теперь, и не ходит, и не говорит, да и почти никого не узнает...
Я опустился перед креслом, уткнув голову в ее костлявые колени и зарыдал, скорее завыл, очнувшись только тогда, когда понял, что ее платье под моим лицом промокло насквозь.
Я поднялся.
Внучка пристально смотрела на меня, наверное, пытаясь понять кто я такой, и не найдя ответа спросила: «а вы давно не видели бабушку»?
- Сорок лет! - хрипловато ответил я, отфыркиваясь от слез и соплей.
- Сорок лет - задумчиво повторила она, видимо, стараясь представить, а что же это такое сорок лет?
- Можно я пройду - неожиданно для себя самого, спросил я.
- Да - донеслось в ответ.
Зашел на кухню, вспомнив как там я играл с Димкой, мешая маме готовить обед, как смеялась она, глядя на нашу возню и кричала, силясь перекричать нас - «только плиту не сбейте, только плиту...»
Зашел в комнату, где когда-то лежала ее старая и больная мать. Ей было за восемьдесят, она плохо ходила, еще хуже видела, поэтому почти никогда, в те дни, когда я был в их доме, не покидала своей комнаты
Да... многое изменилось у них за эти годы, но плита, хоть и новая, осталась на том же месте, да и новый шкаф стоял на месте прежнего...
Господи, ну как же так - пронеслось в голове, - как же так вышло...
- Ладно, девочка, я пойду - пробурчал я - мне это надо как-то пережить, перечувствовать... И добавил - и перепить, наверное, тоже...
Я направился к выходу и, уже, у самой двери, прощаясь, оглянулся на Ирину, заметив, что ее голова уже не свисает вбок, ее глаза смотрят точно на меня и взгляд, внезапно, стал осмысленным...
Я вздрогнул, напрягся чтобы сказать...
Но это длилось всего мгновение, взгляд потух, голова безжизненно склонилась набок...