Держи меня за руку

Каждый из нас должен быть рядом со своими родителями, когда к ним придёт старость. Помогать им, когда они беспомощны. Кормить с ложечки, если они забыли, как есть. Говорить по душам или просто держать за руку, когда слова теряют для них смысл. Компромисса тут быть не может.
Мы привыкли и знаем, как «Отче наш»: каждому ребёнку нужны родители. Детдома не возводят в ранг нормы, и слава богу. С домами престарелых иначе. Многие считают их нормой. Но даже самый лучший интернат не заменит семьи, дома, любви.

В Журавлёво, где я побывала, условия прекрасные: доброжелательный персонал, чистота. Но всё равно все здесь хотят домой, к детям. Даже те, у кого и дома-то и нет, кто похоронил близких – всё равно. В прошлом-то все живы, есть о ком тосковать. Особенно в праздники, когда одиночество чувствуешь особенно остро. Его там так много. И это сквозит в разговорах, в мелочах…

В доме престарелых я становлюсь человеком без кожи и всё это чувствую. Вижу старушку, у которой над кроватью – портреты сына и внуков. И чувствую горечь. Она каждого их приезда, каждого звонка ждёт, почему не заберут её к себе? Не мне судить, но в горле уже комок.
…Всё мое детство прошло на два дома: мой и дедушкин. Каждое утро и каждый вечер я приходила к нему. Трели звонка, тяжёлые шаги по коридору, скрип ключа… Чем старше я становилась, тем больше боялась тишины. У деда было больное сердце. Хотя сам он за себя никогда не боялся, только за бабушку.

Её я не застала здоровой – она была маленьким ребёнком для нас, потому что прежнюю жизнь к старости совсем позабыла. С каждым годом туман застилал всё больше – домашний адрес, лица знакомых, имена родных. Мы ухаживали за ней все вместе, переезжать к нам дедушка не соглашался, поэтому и дома у меня всегда было два. А потом бабушки не стало, и он переехал к нам – сразу же, в день похорон.

Помню, как мы разговаривали по душам. Тысячу раз можно было слушать о золотых приисках, где вырос мой дед. О том, как его углём заваливало в забое. Как он влюбился в бабушку, только оправившись от травмы, и женился на ней вопреки запрету её родных. Как стал директором шахты всего в 35 лет и все его любили, потому что он был человеком простым и дело своё знал.

Во время наших бесед он всё время держал меня за руку. Это тепло и чувство защиты со мной остаются и сейчас, когда его нет рядом.
Четыре года с дедушкой были разными – выпадали и хорошие, и плохие дни. У него был непростой характер: он тяжело болел, потерял возможность ходить и сильно переживал из-за этого. Привык быть сильным, самостоятельным – а тут инвалидная коляска, постель. Но мы справлялись, потому что всегда друг друга слышали.

Дедушка не отпускал мою ладонь, когда уже уходил от нас. Ему было страшно, и я была рядом – как он со мной в детстве, после страшного сна или во время болезни. Но говорила уже только я одна, он не мог ответить – только повторял моё имя, еле слышно… Когда мы с мамой остались одни, с моего запястья долго не сходили следы от пальцев – так крепко мы держались друг за друга. Ему было 90, мне все потом говорили: «возраст», «пришло время», «а что вы хотели». Но когда любишь человека, это всё не работает.

Боль остаётся, как и любовь – это защита и трещина в броне одновременно. Ты становишься уязвимее и при этом сильнее. Именно поэтому у меня внутри всё сжимается, когда я вижу одиноких стариков – понимаю, что они чувствуют.

Каждому из нас нужен кто-то, кто встретит с ним закат. Одному нельзя. Как и в детстве, когда ты совсем мал и беззащитен перед миром. Старики ведь также нуждаются в любви, как дети. В первую очередь они ждут её от своей семьи.

В доме престарелых достаточно звонка, короткого визита, записки – и они счастливы, впечатлений – на неделю. А как быть, если вообще никого не осталось? Тогда и ждать некого. А тут ещё эти праздники, с которыми связано столько воспоминаний…

Источникhttp://gazeta.a42.ru/