Доброжелательные практиканты

В 90-е довелось поработать на Крайнем Севере, в Хибинском горном массиве. Тогда основные разработки в Хибинах велись Производственным объединением «Апатит», в состав которого на то время входили три действующих рудника – Центральный, Комсомольский и Восточный, и, соответственно, три АНОФ (Апатит-нефелиновые обогатительные фабрики) с собственными хвостохранилищами. Местные населённые пункты переживали не лучшие времена – целые улицы брошенных внушительных домов сталинской архитектуры, возведённых в своё время, как и всё остальное, силами ГУЛага, стояли с грубо заколоченными окнами; помпезный железнодорожный вокзал в городе Кировске (в 20 километрах от станции Апатиты Октябрьской ж.д.) покрывался пылью – поезда туда давно не ходили. Но рудники ещё работали, на производстве жизнь поддерживалась, концентрат производился.

Мы же непосредственно апатитовой добычей не занимались, а работали по тингуаитовым и эгириновым (полудрагоценные поделочные камни) месторождениям на участке от Коашвы до Кировска. (Память прочно хранит лопарские названия местных горных объектов – Айкуайвенчорр, Эвеслогчорр, Тахтарвумчорр, воспетый Юрием Визбором Расвумчорр («На плато Расвумчорр не приходит весна…»), Юкспорлак…) Попадавшийся амазонит (тоже, в принципе, полудрагоценный, похожий на ярко-зелёный гранит камень) за ценный минерал не считался, щебень из него использовали даже при тамошнем дорожном строительстве.

Поскольку подходящих мест для жилищного строительства в непосредственной близости от производственных объектов было немного, рабочие посёлки с незатейливыми названиями «Посёлок 25-го километра», «27-го километра» и тому подобными, да и сам город Кировск оказывались буквально прилепленными к подножию хоть и сравнительно невысоких (порядка 1000 м), но тем не менее достаточно лавиноопасных гор. По периметру подножий устанавливались мощные железобетонные противолавинные заграждения, но стопроцентной гарантии надёжности это всё равно не давало. Поэтому в качестве дополнительной меры защиты проводился искусственный спуск скопившегося на склонах снега до достижения им критической массы. Это делалось при помощи миномётного обстрела; ржавые стабилизаторы разорвавшихся мин попадались под ногами в горах довольно-таки часто.

Природные условия, надо сказать, в Хибинах специфические. Из-за отсутствия смены дня и ночи «внутренние часы» у людей сбивались, и не диво было, когда, отряхнув июльский снег с полога, человек вылезал из палатки, и, получив ответ на вопрос: «Сколько времени?» - «Два часа!», уточнял: «Два дня или два ночи??» (Ночами оказывалось зачастую светлее, чем днём, потому что, как правило, очищалось небо от облачности). Но ни это, ни какие-либо другие обстоятельства не мешали проводить там практику студентов географических факультетов из расположенных (в относительной, конечно) близости ВУЗов (Мурманск, Петрозаводск, Санкт-Петербург, Тверь).

У автора этих строк был на тот момент «Магирус» с арктическим кунгом, и мы периодически оказывали транспортные услуги будущим коллегам. Вот и в тот памятный день необходимо было забрать группу практикантов в заданном квадрате и доставить её в базовый лагерь.

Приехали на место, нас уже ждут… (Надо сказать, что в многокилометровые маршруты по горам и парни, и девушки у них ходили наравне, единственной привилегией прекрасного пола было то, что им не давали носить тяжёлые рюкзаки с оборудованием и образцами. Во всём остальном условия оставались одинаковыми). Так вот, обрадовались они нам, как небесным посланникам, стали залезать в кунг. А там высоко, лесенка, не очень удобно; смотрю, один рюкзак на себе прёт – здоровее его самого, вот-вот перевесит, на спину опрокинет. «Снимай, - говорю, - лезь, сейчас подам тебе». (Руководитель группы пока помогает женщинам). Берусь за рюкзак – тяжёлый, зараза, – и через приоткрывшийся клапан вижу торчащий хвост минного стабилизатора. Со словами: «Ничего себе (слово, правда, было сказано другое), вы не только камни, вы ещё и металлолом заодно собираете?» протягиваю его парню. Группа начинает оглядываться, но студента это удивляет лишь на мгновение, затем он гневно шмякает рюкзак на пол машины и рывком вытаскивает оттуда посторонний предмет. Им оказывается неразорвавшаяся мина.
Как я понял, доброжелательные коллеги решили подшутить над незадачливым товарищем и на очередном привале незаметно сунули ему в рюкзак дополнительную, так сказать, нагрузку. (Про валяющиеся стабилизаторы им преподаватель наверняка говорил, они усвоили, что ничего опасного в них нет, но отличить пустой хвост от целой мины девушки, по-видимому, не смогли). Но это я проанализировал потом, а тогда вижу, что парень сильно переполнен эмоциями и собирается запустить тяжёлым предметом (не разобравшись сгоряча, что это такое) в стоящих рядом предполагаемых обидчиков. Сдержавшись и не став говорить сразу всё, что я об этом думаю (скажу, он с испугу уронит, и слова мои так и так уже будут бесполезны), спокойно говорю: «Дай сюда», беру мину, отхожу от машины и кладу на мох в сторонку. Старший группы стоит ни жив, ни мёртв. Рявкаю: «Чего стоим, садитесь, поехали, время!» (Знаю, что в ближайшие дни здесь нога человеческая точно не ступит, ничего страшного). Погрузились, сели, поехали…

…Проводилась ли во время поездки профилактическая беседа среди студентов, и, если да, то в какой форме – не скажу: не знаю. Из кабины происходящее в кунге не слышно…