О И.В. Сталине

За окном казённой кремлёвской квартиры сгущались вечерние сумерки; по стеклу медленно сползали капли холодной осенней измороси.
Иосиф Виссарионович стоял напротив темнеющего окна, молча вглядываясь в собственное отражение. Трубка давно погасла в опущенной руке, но он не замечал этого; нелёгкие мысли его были далеки отсюда.
Неумолимо приближалась старость, всё меньше и меньше оставалось энергии и сил; годы, когда сутками не спал и работал с чудовищной нагрузкой, – а по-другому было просто нельзя, теперь вспоминались с чувством ностальгической грусти. Но самое страшное было даже не это. В последнее время всё острее он, кого искренне любили миллионы граждан его страны, уважали и побаивались лидеры ведущих мировых держав, ощущал элементарное человеческое одиночество, – как дома, так и на работе. Нет, конечно, сам по себе он одинок не был, даже скорее наоборот – были и родственники, и, само собой, служебное окружение, готовое по первому его слову выполнить невозможное. Хуже было другое, и это другое было неизбежно, выбор этого был сделан им самим сознательно, задолго до того, как его имя стало известным всему земному шару. Первые шаги по революционной дороге ясно дали понять, что такому делу человек должен посвятить всего себя, любое остальное – будь то семья или дружба – всегда будет второстепенным.
Нельзя сказать, чтобы он когда-либо всерьёз пожалел о сделанном выборе; более того, приняв раз и навсегда для себя решение, он прошёл все ступени этого пути, открыв впоследствии в себе те качества и способности – как к революционной борьбе, так и к управлению огромным государством в экстремальных исторических условиях, о наличии которых в молодости даже и не подозревал (хотя чисто интуитивно что-то такое всё-таки чувствовал, даже ещё будучи простым семинаристом в те далёкие годы).
И вот теперь, когда он сделал всё, что мог, и даже недоброжелатели признавали, что вряд ли в истории человечества кто-либо совершил что-то более значительное, как-то вдруг захотелось простого человеческого покоя, окружённого заботой близких и успокоенного уверенностью в успешном продолжении начатого великого дела верными преемниками.
Ни того, ни другого у него не было.
Искренне ответить на вопрос, а зачем тогда – в конечном итоге – нужны были все его более чем тридцатилетние усилия на своём посту, а до этого – почти столько же лет жизни революционера, полной опасностей и лишений, он не мог даже самому себе. Никакой тяги к стяжательству ни у него лично, ни вообще в их семье никогда не было; в материальном отношении и в плане личного имущества он и теперь был не сильно богаче своего отца, горийского сапожника Виссариона Джугашвили. Сказать о том, что сильно хотелось вписать собственное имя в историю, он тоже не мог… Пожалуй, вернее всего будет то обстоятельство, что смолоду он не терпел где бы то ни было оставаться на вторых ролях. Принцип простой: или всё, или ничего. Ну, а бросить начатое дело революции и последующего строительства первого в мире социалистического государства уже не позволило, что греха таить, элементарное самолюбие. Поэтому – ценой нечеловеческих усилий – он и стал тем, кем стал. Отстранить же и затоптать могли на каждом шагу; помимо внешних врагов, кому молодая Советская республика стояла как кость в горле, хватало и внутренних – как политических, так и чисто личных, в том числе из числа ближайших соратников. Те силы, которые открылись тогда в той беспощадной борьбе, можно сравнить лишь со вторым дыханием в спорте. Не почувствуй он тогда этого второго дыхания, кто знает, может, и отступился бы, не стал взваливать на себя столь тяжёлую ношу… Но понимание пришло: я – могу. Чудом во время ночных бдений над кипами документов приходили единственно верные решения. Впрочем, не только чудом; объём обрабатываемой ежедневно информации был поистине фантастическим. Вникать приходилось буквально во всё; позволить себе дать какое-либо распоряжение на основании мнения другого человека, пусть даже специалиста, он не мог – обязан был вникнуть в проблему сам. Это касалось всего – от технологии выплавки стали до вопросов материального снабжения отдельных войсковых частей. Очень быстро люди на местах поняли, что схалтурить и ввести товарища Сталина в заблуждение, чтобы получить «на шару» нужную резолюцию, не получится, поскольку прежде, чем эту резолюцию наложить, товарищ Сталин разберётся в поставленном вопросе получше их самих. (Чего это – в физическом плане – стоило самому товарищу Сталину, мало кто догадывался). Естественно, что и наказание за подобные вещи – некомпетентность и сознательный обман – было неотвратимым и жёстким. По-другому было просто нельзя. Но в разрушенной до основания стране промышленность заработала как часы в кратчайшие сроки. Только благодаря этому удалось выстоять в довоенный период, когда Советская Россия напоминала маленький островок безопасности в окружении хищных когтистых волков – капиталистических стран, готовых наброситься при малейшей слабине.
Врагов хватало и внутри. Это были как вредители из числа «бывших», а также засланных из-за рубежа, так и завистники ближайшего окружения. Не обладая стратегическим мышлением, многие руководствовались элементарными соображениями борьбы за власть. Такие были опаснее всего, поскольку их внешняя лояльность была почти искренней. Однако и укусить, стоит только зазеваться, они могли больнее всего. Развитие государства этих людей интересовало мало; жажда власти и наживы, пережиток царского прошлого, была на первом месте. В условиях полувоенного времени способ борьбы с подобного рода элементами был один. Спасая весь организм, врач удаляет неизлечимо больной орган; иногда – неизбежно – захватывается и часть здоровых тканей, чтобы процесс с гарантией не повторился вновь.
Конечно, понимал он это и тогда, с болью в душе думая о вынужденных трагедиях все последующие годы; вспомнилось и сейчас. Отдавая разумом себе отчёт в неизбежности случившегося, тем не менее снова и снова возвращался к мысли, что можно, можно было избежать тех масштабов чисток, которые они приняли практически без его ведома, хотя и под прикрытием его имени. Получив возможность скорой расправы с неугодными, подведомственные ему органы размахнулись до таких пределов, что не одно поколение потомков станет винить лично его во всём произошедшем. Даже циничные фразы «Лес рубят – щепки летят» и «Нет человека – нет проблемы» припишут тоже ему, хотя на самом деле было сказано «Незаменимых у нас нет», причём совершенно в ином контексте… Поставленный историей в безвыходное положение и подставленный таким вот образом своими же соратниками, он перестал доверять кому бы то ни было вообще; впоследствии и это тоже сыграло свою роль – как хорошую, так и плохую.
Пожилой вождь созданной, по сути, им самим великой союзной державы обратил внимание на холодную трубку в руке, взял спички, раскурил, медленно сделал пару затяжек и снова задумался…
А начало войны… Из тех, кто обвинял и будет обвинять его в преступном бездействии, нелепом доверии немцам и отказе действовать в соответствии с получаемыми разведданными, никто и никогда не узнает истинных причин произошедших событий, а также величины его собственной жертвы тех страшных дней.
Человеческая память обладает щадящим свойством: самые тяжёлые воспоминания, как правило, редко всплывают во всех подробностях, иначе жить вообще было бы невозможно. Вот и сейчас детали тех событий не встали перед глазами, но в общих чертах всё вспомнилось, как вспоминалось не раз за вот уже более десятка лет.
Всё-таки недостаточно профессиональны, видимо, оказались советские спецслужбы, если среди окружавшего персонала не сумели вычислить и вовремя уничтожить врага, причём, скорее всего, даже не одного. А когда возникла альтернатива: погибнуть самому, дав команду о срочной подготовке к боевым действиям (которая ещё неизвестно, как была бы выполнена, и была ли выполнена вообще), либо принять жестокий ультиматум и ничего не предпринимать оставшиеся дни, прекрасно зная, в какую трагедию это выльется, но понимая при этом, что дальнейшую – более глобальную – трагедию в состоянии предотвратить только он, в особенности после предательства армейской верхушки, случившегося перед самой войной (хорошо ещё, что заговор был раскрыт вовремя), а для этого надо выжить любой ценой… - кому ещё в истории приходилось принимать решения подобного уровня? При том, что планируемую дату и время нападения он знал не хуже докладывавших ему об этом разведчиков.
Конечно, после того страшного разговора со спокойно прошедшим в его кабинет человеком в красноармейской форме он перестал доверять кому бы то ни было вообще, за что и удостоился впоследствии заочных диагнозов «специалистов» «мания преследования» и тому подобных. Да и вообще рассчитывать, как он сполна убедился, можно было только на самого себя.
Прав он был, сделав тот исторический выбор? Практика показала, что да. Даже если бы каким-то чудом и удалось сдержать натиск гитлеровских войск, если бы на это оказались способны его сотрудники без его руководства, СССР всё равно был бы впоследствии уничтожен, - уже руками «союзников». Либо приобрёл бы статус страны третьего мира – когда победу над Германией Великобритания и США приписали бы себе, и ни средств, ни возможностей для послевоенного восстановления не было. В конечном итоге это и произошло – спустя всего несколько десятилетий после его ухода, что-то подобное он мог даже спрогнозировать, правда, не представляя, конечно, что последователи окажутся уж настолько бездарными, что не смогут воспользоваться даже свалившимися, по сути, «с неба» ресурсами в виде тюменской нефти для развития начатого им дела, а начнут тупо эти ресурсы проедать… Не забывая, правда, при этом попинать ногами того, кто вручил им величайшую мировую державу, по уровню научно-технического развития превосходящую те государства, которые высосали всю кровь у Советского Союза ещё в войну, и на города которых благодаря этому не упало ни одной фашистской бомбы.
Приближённые же не забывали пользоваться ситуацией в своих интересах. Разобраться в каждом случае истинного или мнимого вредительства он не мог чисто физически; заочно запретить уничтожать названного врага – после произошедшего – тоже не мог. Осознание собственного бессилия остановить жертвование одними во имя благополучия других ни сил, ни здоровья не прибавляло…
Не было возможности положиться ни на кого. А может, он сам виноват в этом? Может, что-то было сделано неправильно, где-то недосмотрел, где-то упустил, не разглядел нужного варианта… Но ведь он всё-таки просто человек. Гениальный или нет – судить не самому про себя, но человек… Могут быть у него простые человеческие слабости? И сам себе неумолимо отвечал: а когда ты выбирал свой путь, Коба, ты думал об этом? А те, кто погибли, веря в тебя, кто пролил под твоим именем свою кровь и этим спас не тебя лично – всю страну, - они оставили тебе право для сомнений?
Прихватило сердце; хорошо ещё, таблетки были рядом (и таблетки-то сам лично покупал в случайных аптеках, немало пугая при этом других покупателей и продавцов, - а кому можно доверить, если они, как шакалы, только и ждут его смерти? – Иллюзий на этот счёт он давно уже себе не строил). Не хватало ещё рухнуть здесь; нет, вроде бы отпустило… Пора на покой, просил освободить на съезде – не дали, конечно, легко работать на высоких постах, когда подумает за тебя кто-то другой…
Но всё равно он не вечен, и времени осталось немного, что уж обманывать самого себя. Осудят его потомки или нет – он сделал всё, что мог. Найдутся, конечно, те, кто оценит по достоинству, и кто по-настоящему сможет продолжить его дело, но ведь не дадут им сделать ничего – почему-то именно такое прозрение наступило совершенно ясно. Некомпетентность и безответственность, помноженные на жажду наживы и власти, - вот что погубит страну в недалёком будущем. Это – та брешь, которую с нетерпением ждут ничуть не успокоившиеся западные акулы. Остановить же их тогда уже не сможет никто…

Пройдёт немного – в историческом масштабе – времени, и все его достижения будут преданы и растоптаны. Интервенция зарубежных капиталистических стран, которую не удалось осуществить врагам ни в годы революции и гражданской войны, ни во время Великой Отечественной, произойдёт мирно и бесшумно. Как и в период оккупации, появятся вывески на чужих языках, в речь войдут иностранные слова, по улицам забегают машины иностранных марок, и даже милиция станет полицией…

…Но пока до этого ещё было сравнительно далеко. Советская страна развивалась стремительными темпами; многие отечественные технические разработки стали всерьёз интересовать западные страны, росли объёмы экспорта высокотехнологичной продукции. Планомерно увеличивались зарплаты и пенсии, снижались цены на продукты питания, расширялись социальные блага и гарантии. Люди искренне радовались и верили, что впереди будет всё ещё лучше и лучше…

Мудрый вождь стоял напротив тёмного окна и смотрел в подсвеченное городскими огнями небо…