Она крутила в руках визитку - Игорь Кузнецов.
Совпадение или привет из прошлого? Или знак из будущего? Просто какая-то ирония судьбы, только грустная.
Но ведь не похожи абсолютно. Можно сказать – противоположности.
Сами по себе. И ее отношение к ним разное тоже – тот Игорь заводил, приковывал, заполнял все ее пространство. С первой встречи.
А сегодняшний – пришел обыкновенный человек, не выше ее, худощавый, да еще в кроссовках. Если бы не фамилия и имя на визитке – ее покойного мужа - она бы просто перенаправила его к заместителю.
Ирина заинтересовалась им, только увидев, как заблестели у него глаза, изменился даже тембр голоса, когда он заговорил о своей фирме, планах, успехах. Причем об успехах – не как о чем-то сверхъестественном: «Какой я – герой!» А спокойно – перечисляя – да, вот здесь фирма хорошо работает, этого достигли, а с этим надо еще работать.
Уже вечером, из Интернета, Ирина узнала объем его деятельности и удивилась размаху и несоответствию – как он выглядит и подает себя – с его успехами.
Вот такая встреча у нее была сегодня. Встреча настоящего и прошлого.
Летом годовые бухгалтерские отчеты ненасытно съедали все ее время и внимание.
Ирина возглавляла аудиторскую фирму, и Игоря ей представила Татьяна из соседней юридической фирмы. Они часто обменивались клиентами, дополняя свои фирмы нужными клиенту услугами.
Ирина отослала по е-мейлу нужную Игорю информацию по российскому налоговому законодательству, опять вспомнив свою любовь – тоже Игоря Кузнецова. Стало привычно грустно, а как еще может быть, если твой любимый мужчина умер или, как говорят, «безвременно ушел из жизни».
И это в 33 года! Как говорила их знакомая массажистка: «Никого здоровее Игоря не видела!» Инсульт, мгновенная смерть – и умер совсем здоровый человек.
Прошло 5 лет, но память, видно, у нее какая-то удлиненная – Ира ничего не забыла, она не простилась с Игорем. Боль притупилась, а чувства жили.
Новое сообщение прервало ее воспоминания, и она вернулось в лето 1999.
- Спасибо за документы, - писал Игорь.
- А как ты живешь? Вспоминаю тебя каждый день. Кажется, что я тебя давно знаю, хотя мы ведь и не виделись раньше. Почему ты так грустно смотрела на меня? Ты устала? Чем могу тебя порадовать?
Так началась их переписка. Сначала Ирина настороженно относилась к письмам, потом стала их ждать, а еще позже с удовольствием писала сама.
В конце июля Игорь собирался приехать и по работе, и к ней.
Она даже стала планировать, куда его сводить и что показать.
Сердце екало – одно дело писать, другое – встретиться.

- Какой он для меня?
- Как я ему?
Много они писали друг другу, рассказывая о себе. Но ведь все же не опишешь!
Она до сих пор даже не смогла рассказать ему про это странное совпадение его имени и фамилии с ее мужем.
Приехала Ирина мама в гости, летний дождь шел каждый день, как по расписанию, но они развлекали друг друга рассказами о себе – мама жила далеко от Ирины.
Об Игоре Ира молчала. Думала, что по приезду и познакомит.
Может быть.
Накануне предполагаемого приезда Игорь прислал короткое извинение – дела, приехать не могу. Поначалу Ирина очень огорчилась – ждала, настроила планов...
А потом успокоилась – все, что не делается, делается к лучшему. Как еще себя утешать – она не знала, поэтому всегда говорила себе эти слова, все-таки мудрость веков.
Зеленоглазая, хрупкая Ира всегда привлекала внимание мужчин. Хотелось, видимо, защитить, быть твердым плечом рядом. А может, просто было какое-то притяжение. Но только муж был в сердце, и после его смерти тоже остался там.
Приехав в 20 лет с мужем и годовалым ребенком в полюбившийся им Питер (по распределению мужа после института), Ирина прошла длинный путь от влюбленной студентки до директора аудиторской фирмы. И вдовы.
Переписка с Игорем как-то стала постепенно затихать.
Отчеты сданы, мама в начале августа уехала домой.
Ирина начала думать про отпуск, обычно она уезжала куда-нибудь в тепло, отсыпалась, гуляла по берегу моря, купалась, всласть читала и отъедалась южными вкусностями. Бывало, что завязывался и короткий курортный роман.
Красивая, в летящем летнем платье (ну и что, что зонт над головой! Все равно по календарю лето!) с улыбкой она вошла в контору - как приятно, всё работает, проблем нет, впереди отпуск.
В почте было сообщение от Игоря:
- Могу ли я искупить свой неприезд? Прости, я действительно был занят.
Очень надеюсь провести отпуск вместе, место выбирай сама. У меня есть 10 свободных дней, все расходы беру на себя. Любое место, что тебе нравится.
И следом еще одно:
- Ира! Жду ответа! Я без тебя не поеду!
А выбрала она Ментон, маленький, старинный, любимый с прошлых приездов. Но в нем она не останавливалась, была пару раз с экскурсией, проездом.
Ментон стоит на границе Франции и Италии, чудесный климат, не только для цитрусовых, которыми так гордятся местные жители, но и для всех людей.
Еще и французская территория, но уже и столько итальянского примешивается, и этот сплав двух культур создает лицо города, его уникальность. Город утопает в цветах, их ароматы, сливаясь с ароматами маленьких кафе, витают в воздухе.
Игорь, как и обещал, встречал ее в Ницце, в аэропорту.
Скромный, такой же худощавый и темноволосый. В светлом костюме и летней рубашке, легкие туфли на ногах (не кроссовки!) и букет цветов в руках. Ей. Радость в глазах и ожидание.
Ира улыбалась всем своим существом, она так рада была отпуску, Игорю, солнцу и любимой Французской Ривьере.
Они смеялись и разговаривали без умолку, ожидая ее чемодан. Игорь уже получил свой багаж из Праги (он прилетел из своего головного офиса) и с удовольствием любовался Ириной, заряжался ее настроением, открытостью и благодатью, исходящей от нее.
- Черт, а ведь мог и не разглядеть! Уж такая она была усталая, но внимательная, и уже тогда что-то потянуло меня к ней. Как будто знаю ее 100 лет.
- А бледная какая! Ну, ничего, откормлю, загорим, отдохнем – голова привычно строила планы, а сердце непривычно стучало.
Игорь никогда не был ловеласом, женился, как все, как положено. Детей жена не хотела, он и вообще об этом не думал. Прожили вместе 8 лет, мирно, не ругались. Семейная жизнь его особо не занимала – он был занят созданием своего дела: сначала финансовые услуги, потом альтернативные банковские услуги по переводу и получению денег. Сначала в одной стране, потом в другой, а теперь и в Питере, где он и познакомился с Ириной.
Когда жена предложила ему расстаться – он не обрадовался, но и не удивился, мирно поделившись с ней деньгами и имуществом.
Были потом и разные встречи с женщинами – как спокойно встречались, так и расставались.
А вот Ира его зацепила. С ней ему захотелось побыть поближе, рядом.
Он потому и отпуск предложил провести вместе, а была еще и провокационная мысль – разочаруюсь и успокоюсь на том.
Но об этом он и думать забыл, увидев Ирину. Ее любимое вишневое шелковое платье, по щиколотку, подчеркивало ее стройность, оттеняло рыжую пшеничность волос, и, казалось, сливалось с ней.
Остановились они в небольшом отеле, старинном и уютном. Номера были рядом, как Ира просила, отдельные. В комнате окна уходили в пол, на балконах герани мирно соседствовали с розами, и было видно море.
Оба они оказались ранними пташками, встречаясь поутру, бегали наперегонки по берегу, делали гимнастику, плавали – вода в море была теплой в любое время суток – и отправлялись на завтрак.
Потом взяли напрокат машину, и исколесили все побережье. Наверное, не было ни одного прибрежного городка, где они бы не выпили кофе, перекусывая длинными, еще теплыми французскими булками. А вот к круассанам они оба были равнодушны.
Как-то вечером сидели с бокалом вина у Ирины на балконе, неспешно делясь впечатлениями. Игорь набросил ей на плечи шарф, заметив, что она поежилась. И притянул к себе, осторожно заглянув в глаза.
- Можно?
- Да, - она кивнула и ответила на его поцелуй.
И целовались они теперь по поводу и без повода – «столько удовольствия потеряли, надо наверстывать», - смеясь, заметил Игорь.
Ира расцветала на глазах, как приятно с ним проводить время, Игорь оказался внимательным и заботливым.
От его комплиментов душа пела, не говоря уже о подарках.
Любимым занятием Игоря стала покупка ей подарков, начиная с мелких безделушек и цветов, и заканчивая дорогими украшениями.
- Игорь, зачем мне столько? Я не хожу на работу в дорогих камнях!
- А ты надевай их дома и вспоминай меня!
- Я и не собираюсь тебя забыть!
Последний вечер отпуска они провели в Монако, грустили оба.
Оба уже думали и про работу, о которой старались не разговаривать в отпуске.
- Ира, может в сентябре ко мне выберешься?
- Не получится, Игорь! Меня же уволят за прогулы!
- Я тебя с радостью трудоустрою!
Ирина молчала.
Как мы будем дальше жить друг без друга? Друг с другом? Мы - такие занятые, привыкшие к устроенной «холостяцкой» жизни.
Игорь не представлял тоже, как он опять будет жить один. Он так привык к Ире, первый раз он делился собой, своей жизнью - с женщиной, и хотел делиться. Ему было с ней лучше, теплее, наполненней, чем самому с собой одному.
Но ведь ему и на работу-то времени не хватало! А где взять его для семьи?
Они поравнялись с сидящей на скамье старой гадалкой.
- Давай погадаем про нас! – предложила Ирина.
- Вот уж не думал здесь встретить гадалку с картами, мало видно им стало доходов от казино!
И каждый вытащил по карте.
Гадалка что-то начала говорить, Ира не знала французского – Игорь ей перевел: «То, что вы видите – это картина вас через 10 лет, друг другу карты не показывайте, чтобы все сбылось!»
- Игорь, попроси ее сказать хотя бы на год вперед, мы про завтра ничего не знаем, а она про 10 лет говорит!
- Все у вас хорошо! - говорит. - Через 10 лет меня вспомните!

Прошло 10 лет.
Была зима. Снегу намело – не проехать, не пройти. А еще ветер яростно задувал и срывал игрушки с елки во дворе дома. Скоро Рождество, везде горят гирлянды, лампочки. В кафе поселился запах горячего вина с корицей и гвоздикой.
А дома – пахнет домом, тлеют дрова в камине. Ирина достает из духовки любимый Игоря капустный пирог.
И уже постелила яркую, рождественскую скатерть и приготовила хрустальные бокалы. Игорь сам любит открывать и разливать вино.
Стол был накрыт, скоро придут гости, зазвенят голоса и смех.
И заиграет рождественский «Jingel bells, Jingel bells» – все будет, как обычно бывает по праздникам. Их праздникам.
Ира, поднимаясь на второй этаж позвать Игоря, попутно поправила волосы перед зеркалом. На нее оттуда глянула молодая красивая женщина. Блестящие веселые глаза, волосы, уложенные по-праздничному в локоны.
Новое платье – Игорь настоял, - с золотистыми искорками, обнаженная спина. И улыбка – улыбалось все – от кончиков ресниц до пяток.
Игорь ахнул:
- Ты – фея, моя волшебница! Просто расцветаешь каждый день!
- А я думала, что ты меня так заколдовал! Дорогой мой, любимый! С праздником тебя! А помнишь наш первый Новый Год?
- Конечно, Иришка!
- А знаешь, что сегодня мы вместе уже 10-й раз встречаем Новый Год?
- Новый Год?
- Не может быть!
- Посчитай сам – декабрь 1999, Питер, 31 декабря. Сегодня 24 декабря 2009.
- Ну, так я и знал, что ты, Ира, ошибаешься! Еще неделя до 10-й годовщины, - хитро улыбаясь, Игорь привычно подразнивал жену.
- Игорь, а про гадалку помнишь?
- Все у вас хорошо. Через 10 лет меня вспомните! – ты про это?
- Нет, я про секретные карты – твою и мою, как у нас будет через 10 лет.
- Ты хочешь сказать, что секретность снята и можно рассказать друг другу?
- Да, что у тебя была за картинка?
- А у тебя?
- Я тебе даже показать могу – я и камин заказывал, вспоминая карту.
Мы сидим на ковре у камина с тобой, обнявшись, на камине 2 бокала вина.
- И у меня такая же, только мы оба в джинсах и волосы у меня совсем длинные, а ты в очках!
- Так что бежим переодеваться в джинсы и очки?
- А что у нее все карты одинаковые были?
- Бог с ними, с картами! Про нас-то все сбылось!
- Игорь, а помнишь, я говорила, что мечты сбываются?
- Так я был твоей мечтой? – он опять подшучивал над Ирой, - сказала бы сразу – и к гадалке ходить не надо было бы.
- Я боялась тогда мечтать, - она посерьезнела, - и какие-то планы строить тем более.
Игорь ласково поцеловал жену.
- А сейчас?
- А сейчас я счастлива и спокойна, и мне всю жизнь хочется прожить с тобой.
- Я тоже тебя люблю, дорогая! Но гадалка мне помогла тогда – я убедил-таки тебя стать моей женой, и просто начать жить вместе, забыв все боли прошлого.

Звонил и звонок у двери, и их телефоны.
- Может, не будем открывать гостям и продолжим воспоминания?
- Нет, Игорек, давай откроем двери!

Вот так наступал их 10-й Новый Год.
И, чтобы ничего не сглазить, Ира постучала по деревянным перилам лестницы, спускаясь навстречу гостям и Празднику

Мои бабушка и дедушка были женаты более половины века. С самой первой их встречи они играли в одну особую, их собственную игру. Смысл ее заключался в том, чтобы написать слово «SHMILY» в каком-нибудь неожиданном месте и чтобы другой обнаружил его. Они по очереди писали «SHMILY» по всему дому и как только один из них обнаруживал слово, они менялись, и наставала очередь другого прятать его.

Они случайно вытягивали «SHMILY» из сахарницы, контейнера с мукой в знак заботы о том, кто готовил еду. Они писали его на запотевших окнах.

«SHMILY» обнаруживалось на зеркале после горячей ванны, где оно проявлялось после нового купания. Однажды, моя бабушка использовала целый рулон туалетной бумаги, чтобы написать «SHMILY» на каждом ее листе.

Не было конца местам, где могло вдруг появиться это слово. Наспех написанная записка со «SHMILY» появлялась в ящике с инструментами, в автомобильных сиденьях или привязанная ленточкой к рулю. Записки засовывали в обувь и оставляли под подушками. «SHMILY» писалось на запылившейся полке и выводилось по пеплу в камине. Это загадочное слово было частью обстановки в доме моих бабушки и дедушки.

Мне потребовалось немало времени, чтобы до конца понять и оценить их игру. Скептическое отношение мешало мне поверить в истинную любовь, чистую и бессмертную. Но, не смотря на это я никогда не сомневался в близких взаимоотношениях этих людей. Их любовь была очень крепкой. Она была намного больше этой маленькой кокетливой игры; она была дорогой в их жизни. Их родство было основано на полном посвящении и привязанности, что достигалось совместным опытом.

Бабушка и дедушка держались за руки в каждый возможный момент. Они тайком целовались, когда сталкивались друг с другом в их крошечной кухне. Они заканчивали фразы друг друга, каждый день совместно отгадывали кроссворды и ребусы. Моя бабушка по секрету рассказала мне о том, каким находчивым и проницательным был мой дедушка, каким обходительным. Перед каждым приемом пищи они склоняли свои головы и благодарили Бога, восхищаясь тем, что Он дал им: чудесную семью, прекрасную судьбу и друг друга.

Но была мрачная тень в жизни моих родственников: у бабушки был рак груди. Болезнь впервые обнаружили 10 лет назад. Как всегда, дедушка был рядом с женой на каждом шаге пути. Он подбадривал ее в их желтой комнатке, разукрашивал этот путь таким образом, что она всегда была окружена солнечным сиянием, даже когда была настолько больна, что не могла выходить из комнаты.

Теперь рак снова атаковал ее тело. С помощью трости и крепкой руки дедушки они ходили в церковь каждое утро. Но состояние бабушки постепенно ухудшалось, и она уже не могла покидать дом. Дедушке пришлось одному ходить в церковь, моля Господа исцелить его жену. Но однажды, то, чего мы все так опасались, наконец, произошло. Бабушка умерла.

«SHMILY» — было небрежно написано желтым цветом на розовых лентах траурного букета моей бабушки. Когда толпа поредела и последний присутствующий на похоронах развернулся, чтобы уйти, мои тети, дяди, кузены и другие члены семьи подошли и окружили бабушку в последний раз.

Дедушка подошел к могиле и, прерывисто набрав воздуха, он начал петь ей. Песня пришла через его горе и слезы, глубоким и хриплым голосом он пел колыбельную.

Я никогда не забуду этот момент. Знаю, что хотя я не мог постичь глубину их любви, у меня была привилегия быть свидетелем ее несравнимой красоты.

S-H-M-I-L-Y: See How Much I Love You. — Посмотри, как сильно я люблю тебя.

Она никогда не относилась к мужчинам серьёзно.
Однако, выйдя замуж третий раз, решила, что менять мужей неразумно.
Для смены декораций в хрупком театре земного бытия существуют любовники, поклонники и прочие претенденты на главную роль.
По профессии Виктория была Свободным художником. Хотя, что такое свобода?
Живопись была смыслом её жизни. Это была своего рода одержимость – свойство любого большого таланта.
Жила она где-то там высоко в запредельном мире своей души.
И живопись была то ли отражением этой сложной духовной жизни, то ли наивысшей её концентрацией.
Глядя на лицо Виктории, на её фигуру трудно было что-то сказать... кроме того, что эта женщина самодостаточна и независима.
...Пожалуй, что то же чувство мы испытываем, когда смотрим на пантеру или тигра...
Но живопись... не умела молчать. Она выдавала её с головой.
По этим линиям, цветовым пятнам, игре света и тени можно было читать, как по книге её судьбы. И Виктория знала это и не боялась этого.
Её жизнь вполне устраивала её, вернее другая форма была бы просто неприемлема для неё.
Она и биографию свою толком не могла рассказать. Ну, это, как река - родилась из маленького родничка и течёт в Вечность. Ни прибавить, ни убавить.

Он вошёл в её жизнь случайно. А может быть, и нет.
Как и все свободные художники, денег Виктория не имела и поэтому, когда не было вдохновения, зарабатывала на жизнь, рисуя в парке карандашные портреты.
Этого хватало... к тому же не требовало большой затраты энергии и времени.
...Она как раз читала «Опыты» Монтеня, подставив лицо под лучи нежного сентябрьского солнца, когда рядом раздался весёлый искристый голос, - девушка, а вы времени зря не теряете. Жаль вас прерывать... но может быть, обессмертите меня на холсте?
- На холсте нет, а на ватмане, пожалуйста, - сказала она, с сожалением закрывая книгу.
И тут её взгляд столкнулся с его взглядом. Это было нечто удивительное.
Его глаза не были ни весёлыми, ни искристыми. Они были… высокими, как небо и такими же голубыми и бездонными. Небо бывает таким только в начале осени, в пору зрелости... когда становится трудно оторвать взгляд от его глубины и выразительности.
Юноша был молод. Ему было не больше 27. Правильные черты лица, полные чувственные губы ещё больше подчёркивали очарование его глаз. Он был прекрасно сложен и со вкусом одет.
Виктория поймала себя на том, что слишком долго смотрит на него.
Он тоже молчал и смотрел. Пауза затянулась. И не зная, как прервать её, они почему-то одновременно рассмеялись.
Виктория нервным движением руки поправила пряди длинных русых волос и взмахнула карандашом. Всё время пока она рисовала, он не сводил с неё глаз.
Она чувствовала это сквозь трепет ресниц... сквозь шелест листвы...
В уголках её губ мерцала лёгкая улыбка.
Ей казалось, что время остановилось.
...Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыханье хвои.
Перед самым закатом они стояли на изогнутом, словно бровь красавицы мосту, который, наклоняясь над водой, упивался собственным отображением и всё это вместе - мост и его отражение были похожи на зеркальный глаз или на всевидящее око.
Их руки, как ласточки, проносясь над периллами, соприкасались... случайно... нежданно на миг или два и разлетались в разные стороны.
А потом она, с трудом преодолев нахлынувшую истому, разжала губы и сказала, что ей пора...
- Уже?! - вырвалось у него с сожалением.
Она кивнула. Они договорились встретиться здесь же... через день.
Их встречи стали частыми. Виктория не могла вырваться из-под притяжения его глаз. И часы, проведённые с ним, были для нее подарком судьбы, откровением свыше.
Но сентябрь кончился. Наступил октябрь. И ей захотелось большего.
Желание потеснило очарование. Её речь потеряла плавность, нетерпение всё чаще прорывалось в жестах, страсть зажигала взгляд, приглушала голос.
Однажды она стремительно обняла его за плечи, а потом взяла его голову и быстро наклонила к себе.
От вкуса её горячего пряного поцелуя он покачнулся и задышал быстро-быстро.
- Ты живёшь один? – спросила она.
- Да…
- Пойдём к тебе.
Через полчаса они оказались в обыкновенно тёмном подъезде, поднялись по лестнице и он открыл дверь ключом.
Виктория вела себя так, словно она всю жизнь приходила в эту комнату такую тихую с удивительной аурой доброты и постоянства.
У Виктории не было желания медлить. Она бросила взгляд на постель…
Её вид вполне удовлетворил её. Она провела рукой по его щеке, взяла его руку в свою… но он не пошевелился.
Виктория с удивлением не заметила никаких признаков его готовности лечь с ней в постель.
- Мы так и будем стоять? – спросила она.
- Ну, почему же, мы можем сесть, - сказал он спокойно.
- Вот, как, - только и сумела она произнести.
- Вы не совсем правильно меня поняли… Я не собираюсь становиться вашим любовником.
Виктория подумала, что ещё немного, и она упадёт со стула, - то есть?..
- Я предлагаю вам стать моей женой. Руку и сердце, - добавил он и улыбнулся.
- Видишь ли, ты никогда не спрашивал меня… Но ведь я уже далеко не девочка… Я замужем.
- Я знаю.
Она не спросила, откуда он знает. Только пожала плечами.
- И тем не менее, - сказал он, - я хочу, чтобы мы поженились. Я люблю вас. Надеюсь, что и я вам не безразличен.
- Конечно, не безразличен… Но я не могу выйти за тебя замуж. Прости, но я не хочу расставаться с мужем. Меня устраивает то, что есть. К тому же я старше тебя лет на десять... если не больше.
- Но ты мне очень сильно нравишься, добавила она быстро, видя его протестующий взгляд. - Я очень хочу тебя.
Он хотел что-то сказать, но она положила ладонь на его губы, - пожалуйста... не нужно слов. Я люблю, когда мужчины молчат. Мне нравится видеть их и... пробовать на вкус. А слова я сама скажу тебе... какие захочешь.
- Будь моим, - она стала мягко и нежно целовать его глаза.
Он сначала застыл в её руках, а потом стал мягким.
Не выпуская его из своих объятий, Виктория стала расстегивать все пуговицы, которые встречались на его одежде.
- Нет, - вымолвил он с трудом, - и отстранил её, - нет.
- Ты странный! – вырвалось у неё с раздражением.
Виктория не привыкла к слову "нет" от мужчин.
- Подумай, какая глупость отказывать себе в удовольствие. Мы прекрасно проведём время.- Она старалась придать голосу нежность.
- Но я не хочу проводить время, - прервал он её, - я хочу разделить с вами судьбу. Я хочу отдать вам всю свою жизнь без остатка.
- Это, конечно, здорово, но… она не знала, что сказать. Она не понимала его логики, и поэтому её раздражение нарастало. Не зная, что предпринять, Виктория снова потянулась к нему. Но он перехватил её руки и стал целовать длинные холеные пальцы один за другим, медленно, долго, словно надеялся, что эти поцелуи проникнут в её сердце и смягчат его.
Она отняла руки и посмотрела на него почти враждебно.
Виктория почувствовала, что её уговоры ни к чему не приведут.
Она не знала, как добиться цели. О, как она хотела его! Всё её существо просто разрывалось от желания. Чего бы она только не сделала, чтобы обладать им!
Но он сидел напротив непреступный, уверенный в себе.
Её злило, что он каким-то образом разгадал её психологию – уступи он ей теперь и через месяц… два она остынет к нему, потеряет интерес…
Но ради одной ночи выходить за него замуж! Просто бред!
Неожиданно Виктория встала, и звук пощёчины прозвучал в этой комнате так невероятно, как гром среди ясного неба.
Он с силой сжал её плечи и заглянул в расплавленный яростью изумруд её глаз.
- Я не заслужил этого, - выдохнул он, отпуская её, - вы не должны были так поступать.
- Да! – выкрикнула она, - я вообще не должна была связываться с тобой, но мне как-то не приходило в голову, что ты сумасшедший! Чёрт знает что! – она едва сдержалась, чтобы не смахнуть на пол хрупкую хрустальную вазу, доверху наполненную благоухающей пеной флоксов.
Подняв с полу свою сумку, Виктория направилась к двери. Он медленно пошёл за ней и, когда она уже была на пороге, произнёс подозрительно спокойным голосом, - если вы передумаете, то знайте, что я жду вас.
Она обернулась и рассмеялась ему в лицо.

Домой она вернулась такая голодная и злая, как тигрица, упустившая добычу.
Долго смывала в ванной досаду и раздражение с изнывающего тела.
Наскоро выпила на кухне чай и скользнула в постель, жадно приникла к засыпающему мужу. Он удивился столь неожиданному и бурному проявлению её страсти, но не заставил себя упрашивать.
Только под утро она оторвалась от него и тут же заснула глубоким коротким сном, словно прыгнула в бездну.
Она не чувствовала, как муж с нежностью уткнулся в поток её густых дурманящих волос. Засыпая, он что-то шептал ей на непереводимом языке нежности и признательности.

Виктория решила, что выбросит его из головы раз и навсегда.
Она вовсе не собиралась бросать своего мужа, который оказался умнее её прежних мужей, отдавая себе, отчёт в том, что страсть такой женщины, как Виктория не более, чем быстро листаемая книга, он сумел стать её другом, надёжным другом.
Она нуждалась в нём, в его понимании, в его тепле.
Кто, как ни он сумел смотреть на мир её глазами, не укоряя, не требуя… принимая её так, как принимают закаты и рассветы, шум прибоя, сияние звёзд, как принимают вселенную, не пытаясь её переделать.
Он ценил её талант и не посягал на её свободу. Он был для неё столь велик и необходим, что никакая страсть, никакое увлечение не могли разлучить их.
Это было так.
Но почему, почему, она всё время слышит голос того, другого, видит перед собой его глубокие синие глаза… как небо, высокое небо, дышащее гармонией и благородством?! Почему она не может выбросить его из головы?
Потому, что она менее благородна? Потому, что покой её всего лишь поверхность, а там, в глуби подводная стихия? Ну и что? Что из того?! Она нравится себе такой, какая она есть!
Дни шли за днями, и ей не хватало его. Её сердце ныло. Виктория впервые узнала, что такое затаённая сердечная боль. И с горечью подумала, что влюблена...
К счастью наступила зима. И Виктория, глядя на белый искрящийся снег, думала о том, что время лечит её. Рана затягивалась. Боль утихала.
И когда она однажды случайно нашла в своей сумочке его телефон, то порвала его уже не ощущая ни прежней боли, ни прежней ярости… а только сожаление.
Ведь они могли быть счастливы вдвоём… какое-то время. Вечного счастья не бывает.
Даже талант, её талант когда-нибудь погибнет вместе со всей цивилизацией.
И будет другая цивилизация и новый талант.
Огорчало ли это её? Возможно…
Но пока текло её время и она творила.
Странным было только одно - у всех её рыцарей, рабов, властелинов, богов и инопланетян... были глубокие бездонные голубые глаза и нежные чувственные губы...
Словно её пальцы вняли услышанной однажды просьбе - "Обессмертите меня на холсте"...

Первый час ночи… Собирался придти в десять… Гипнотизирую взглядом телефон, до рези, до боли на пересохшей слизистой оболочке, до белых пятен в глазах… Врубаю Апокалиптику в динамиках на полную мощность и шут с ними, с соседями. Наливаю виски в кофейную чашку. Падаю на диван. Закрываю глаза.

Когда-то я была женщиной, от которой не хотелось уходить. Я всегда была именно такой. И мне казалось, что останусь ею навечно. Со мной можно было сидеть до рассвета, потому что не хотелось расходиться. Пить вино. Петь песни под гитару. Разговаривать часами. Держать за руку. Хотеть поцеловать и бояться сделать это. Обсуждать все, вплоть до проблем расизма, вопросов легализации проституции, калорийности пива, пользы подростковой мастурбации и мультиков про Губку Боба. Со мной можно было часами стоять в подъезде, согревая теплыми губами замерзшие руки. Обмениваться бесконечными смсками «ни о чем». Ко мне боялись приходить, потому что можно было не уйти... Со мной можно было смотреть любое кино вечерами, а потом до хрипоты обсуждать его, пусть даже и комедию в духе «Американского пирога». Ко мне можно было приехать поздно ночью только потому, что мне снятся кошмары, и спрятать меня под одеяло от воображаемых пауков и сексуально озабоченных маньяков… Я была женщиной, от которой не хотелось уходить.

А теперь я стала женщиной, к которой не хотят уходить. И это страшно. Страшно от своей беспомощности. Не изменилось ничего. Я осталась такой же. Умной, интересной, порой грустной, порой веселой до одурения, порой ответственной, порой абсолютно безбашенной. Я сохранила чувство юмора, улыбку, длину ног и линии тела. Я не растолстела, не подурнела, не поглупела и не начала по вечерам вышивать крестиком мужу носки, а по утрам — громко петь в ванной и размахивать скалкой. Не изменилось ничего. Кроме одного незначительного факта. Я люблю… И из чужой, неизвестной, таинственной женщины я превратилась в резиновую куклу, каждый изгиб, каждая родинка, каждый поворот которой знаком до боли, и потому, увы, совсем не интересен. Со мной комфортно спать. Я буду ласкать тебя до изнеможения, до звездочек в глазах, до дрожи в коленях. А потом сделаю тебе массаж. Со мной комфортно просыпаться. Я принесу тебе кофе в постель, сделаю чудо-яичницу в «лукошках» и открою тебе сайт с футбольными новостями. А потом поцелую тебя в шею и швырну через голову твои трусы. Такая знакомая, простая, близкая. Совсем ненужная.

Забавно… Когда-то я была любовницей. Уводила чужих мужей. Которые просто не могли от меня уйти. И мне было смешно. Жена ему звонит… Подумаешь! Ну обещал быть в двенадцать. Ну пришел в четыре. Чего вопить-то? Неужели не ясно? Он просто не мог от меня уйти! А ты спи себе спокойно, явится муж когда-нибудь. Если я его отпущу, конечно. Вот сейчас мы с ним еще зажжем абсент в бокалах, станцуем стриптиз на балконе, доедим макароны руками из кастрюли, сидя на полу обнявшись и обмакивая их в изысканный лимонно-миндальный соус, докурим последнюю сигарету на двоих, скажем в сто первый раз: «Хочу быть с тобой». И он к тебе вернется, родная ты его жена. Ведь ты-то поешь по утрам в ванной дурным голосом и собираешься встретить его рассказом о повышении цен на молоко, при этом потряхивая сковородкой, а совсем не своим нежным телом в облаках шелкового пеньюара. А я другая. От меня не хочется уходить.

И все это было… Возможно, пришло время платить за свое бездушие…

Звонок в домофон. Пришел.

Нет, я не буду трясти скалкой. Ругаться. Плакать. Обижаться. Вести душевные разговоры, периодически пытаясь вывести тебя из блаженного сна. Я даже не знаю, сколько сейчас стоит молоко. Честно. И я даже не скажу тебе, что сегодня сама купила себе белую розу в хрусткой обертке, пушистого мишку с сердечком в лапах, коробку «Рафаэлло» и бутылку виски. Просто потому, что захотелось увидеть на прикроватном столике свежий цветок в лучах рассветного солнца и алое сердечко в лапках игрушечного медвежонка. Дура? Ну и пусть. Я же не расскажу тебе об этом.

Я просто дам тебе тапочки. Уложу. Укутаю. Прижмусь к теплой загорелой спине. Слегка пну, если будешь храпеть. Поцелую в седьмой шейный позвонок, который безошибочно найду даже в темноте, и маленький шрам между лопаток. Поставлю бутылку колы около кровати. А потом налью себе еще виски. Тихо-тихо открою окно, чтобы не разбудить тебя. Покурю. Возьму ноутбук и уйду на кухню. Надо работать. Завтра надо сдавать проект. Надо, надо, надо… А еще надо поставить вариться куриный бульон. Завтра сварю тебе вкуснявый суп. Завтра, завтра, завтра… Завтра разбужу тебя нежным поцелуем. Если не поможет, укушу за нос. Принесу кофе. Даже, черт возьми, поглажу тебе джинсы, хотя ненавижу гладить. Да хоть шнурки поглажу! Но это ничего не изменит. Истина проста, как жизнь.

Я просто тебя люблю. А ты меня просто нет.

Город тонул во сне… Она шла проспектом Воли в черном вечернем платье, крепко сжимая босоножки в руках. Летний дождь был холодным и настойчивым, пытался смыть с души все болезненные воспоминания. Наивный! Когда сердце задыхается от ненависти, очистить его совсем не просто, как молодое девичье лицо от черного карандаша, помады и румян. По щекам медленно стекали слезами обман, упреки, ссоры…

В светло-русой голове была лишь одна мысль: «Почему?»… Измена всегда неожиданна. Она, прокрадываясь, как черная кошка, осторожно пролазит в жизнь, а затем точит когти о влюбленное сердце.

Каждым сантиметром тела она чувствовала, что ее пытается догнать… нет, не он, а уставший городской ветер. А где же ты был раньше? Когда его взгляд впервые скользнул по чужим губам, где ты был, когда его грязные руки ласкали чужие волосы?! Ты видел! И не запретил! А теперь ползешь за мной как хилый слуга. Если бы ты знал, как я устала догонять свое сердце, которое стремительно убегает, устала врать сама себе и всем вокруг, что жизнь прекрасна. Устала жить…

Она безразличными шагами ступала по воде, в которой отражались фонари ночного города. Брызги разлетались вокруг и медленно расползались по платью. Дошла до моста. Наконец бросила босоножки и, сделав шаг, услышала, как они глухо ударились о землю. На мгновение остановилась и пошла дальше, мимо сонных домов. В четыре утра тишина кажется невероятной. Дома… дома… дома… а в этом живет он… Ноги сами понесли к подъезду, в памяти загорались и быстро исчезали затушенные слезами воспоминания. Лифт опять не работает, придется пешком… Правая нога порезана остатками чужого праздника, — битые бутылки из-под пива, разбросанные по целому городу, — поэтому на лестнице оставался кровавый шлейф раненных чувств.

Прошла мимо его квартиры, все выше и выше, к дверям, которые вели на крышу, обессилено их коснулась, и они, будто покоряясь мыслям, отворились.

Здесь, из высоты девятиэтажного дома, все кажется другим. Маленькие люди со своими маленькими проблемами, узкие улицы и мизерные, игрушечные машинки. Отсюда они ничего не стоят, а там, внизу, их владельцы покупают дружбу, любовь, жизнь, в конце концов. Мысль о возвращении в дешевый и грязный мир, где нет места правде, вызывала отвращение. Жизнь, в которой все покупается и продается, не приносила наслаждения. Оно заключалось в борьбе. Ради чего? — Ради жизни. Бороться за жизнь с ней же? Бессмыслица… Город медленно потопал в солнечном свете, который рассыпался вокруг. Каждый луч больно врезался в сердце и убивал надежду на лучше. Достаточно колебаться. От этого можно убежать навсегда. Нужно лишь сделать шаг.

Подошла ближе… мгновение… шаг… все. Летят книзу паутина недавних надежд, мечты, любви, ненависть, измена, слезы, мысли. Осталась пустота… и бездушное тело на мокром асфальте.

Я часто ее вижу… До сих пор стоит на той же крыше. Мечтала об освобождении, а теперь навек прикованная душой к тому злосчастному дому. Видел ли ее он? Не знаю. После ее похорон он будто исчез… Да и вся история давно стерлась бы из памяти, если бы городом не ходили слуха о девушке, который появляется на крыше ниоткуда и туда же исчезает…

Он ждал своей очереди, беспокойно вышагивая по коридору. За этот месяц он выучил все трещинки в стенах этого пункта переливания крови. Врач возмущался:
– Это безумие! Это невозможно, качество крови падает, если сдавать ее так часто, вы понимаете? Вы толкаете меня на должностное преступление!
– Но я должен что-то делать, а кроме своей крови, я ничем не могу ей помочь! А так я чувствую, что принимаю участие! А иначе просто схожу с ума! Я бы отдал всю кровь до капли, если бы мог ей помочь!
– Это нелогично, вы лишаете себя сил, как уже лишились разума!
– И хорошо, когда нет сил, тогда и не думаешь обо всем этом…
– Нет, я вам говорю, категорическое – нет!
– Я пойду в другой пункт, где меня еще не видели, но все равно сделаю это!

Бормоча себе под нос, что с сумасшедшими лучше не спорить, врач выписал ему талон.
Он смотрел на эти старые стены, и видел ее… Почему, почему она не сказала?

– Ты плохо выглядишь последнее время. С тобой все в порядке?
– Да, конечно, просто устала.
– Возьми отпуск и отдохни!
– А ты сможешь поехать со мной на море?
– Нет, я не могу, у меня сдача проекта…

Прошла неделя, она становилась все бледнее, но так же улыбалась, так же шутила и смеялась. И любовью они занимались ничуть не меньше, а он ничего не знал! Сказала, что в отпуск. Улетает завтра утром. Он проводил ее в аэропорт. Регистрация, посадка. Она махала рукой, и кричала, что будет звонить, посылала воздушные поцелуи… А сама никуда не полетела… Зачем она так? Почему?

Он ждал звонка. День, два, неделю. Звонил, но безрезультатно. «Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети». Он нервничал, ездил к ней домой, оборвал все телефоны на работе. Ничего. Как будто и не было человека. К концу месяца он постарел на десять лет, забросил работу, перестал есть. Он узнал, что такое бессонница… И тут этот звонок. От ее брата. – Она не хотела, чтобы тебе говорили, но дальше тянуть нельзя. Она в онкологии, восьмая палата. Я не прощу себе, если ты не простишься с ней…

Он помчался, не разбирая дороги. Что значит «не простишься»? Она его бросила? Она не хочет его видеть? Накупил фруктов, цветов, соки, конфеты. Ну, онкология, сейчас почти все лечат! Молодая, организм поборется! Есть связи, деньги, все можно исправить! Главное, что она нашлась! С ворохом пакетов несся по коридору в белом халате, в бахилах, удивленные взгляды медсестер, когда он спросил про палату… Он ничего не понял, пока не переступил порог… И даже потом понял не сразу… Она лежала на кровати… А она ли это? Прозрачная кожа на синих руках… Черные круги вокруг глаз… Капельница, плюс множество других непонятных трубочек… Губы растрескавшиеся, косыночка на голове… И это – за месяц? Он прикоснулся к руке… Чуть теплая… Она не проснулась… Стал поправлять косынку – она соскользнула, оголив безволосую голову. Страх поднялся огромной волной, и накрыл сознание. Он оглядел палату… Пакеты с фруктами, соками…это казалось нереальным… Это – она? Любовь всей его жизни? Его женщина, его счастье?

Он ходил по коридору пункта переливания крови, приводя в порядок мысли… Он вел себя тогда, как безумец… Побежал к врачу, тряс его, пытаясь изменить слова, произнесенные минутой раньше. – Рак крови. Процесс необратим. Прогноз неутешительный. Она жила с этим диагнозом три года. Постоянно принимала лечение, но мы ничего не смогли сделать.

Три года? Она знала три года? Они провели вместе целый год, и никогда, ни одним словом не обмолвилась… Уезжала… То в командировку, то с подружками отдохнуть… А оказывается, была здесь. Одна боролась, без него. И проиграла.

– Ничего нельзя сделать?
– Ей постоянно вливают кровь. Только за счет этого она живет. Сердце может остановиться в любую минуту. Я сожалею…

Он пошел сдавать кровь. Для нее. Раз, другой, третий… А что еще можно было сделать? Он поднял на ноги всех, получил консультации нескольких профессоров, и все печально качали головами… Она умирала. Он ни разу не увидел ее открытых глаз… Врачи говорили, что она в сознании, и все слышит. Он говорил с нею. Рассказывал о своей любви, о том, что она выздоровеет, и как они будут жить. Вместе. Ведь без нее он не представляет жизни.

Почему она не сказала ему, хотя бы не сразу? Ну, перед больницей? Зачем этот фарс с аэропортом? Как она могла? Не верила в него?

Он пугался изменений, происходящих с ней каждый день… Он видел, что она не просто угасает… Она уже угасла, а то, что осталось – лишь тление, а не жизнь.

Он совсем не спал, а двигался, как робот… Он не видел лиц людей, проходивших мимо, не слышал ничего, кроме своего внутреннего голоса… а внутренний голос постоянно говорил, что без нее нет смысла жить… Ни для кого. Ни для чего.

Врач сказал, что кровь уже не помогает… Она не успевает справляться с ростом раковых клеток… Этих микроскопических хищников, укравших его счастье.

Его очередь подошла. Медсестра вздохнула:

– Как обычно? По максимуму? В прошлый раз Вам было плохо.
– Ничего, это еще не плохо…

Игла вошла в вену, перед глазами ее руки – тонкие, исколотые…
Приблизительно в это же время ее брат разговаривал с лечащим врачом.
– Нет больше смысла продлевать ее агонию. Вы не спасаете ее, а подвергаете дополнительным мучениям. Морфин уже не снимает боль, он слишком слаб.
– Пожалуйста, доктор! Хоть что-нибудь! Ей всего 25, это так несправедливо.
– В нашем отделении нет понятия справедливости… Есть один препарат… Его передали вчера… Он еще не исследовался на людях, и разрешения к его применению нет. Научно-исследовательская лаборатория вывела новую формулу. Только с разрешения родственников, и только в том случае, когда человек действительно обречен. Это может ее моментально убить. Но может стать соломинкой. Пан или пропал.
– Я согласен. Ведь больше ничего не остается. Давайте, я подпишу бумаги…

В этот раз он чувствовал себя иначе. Измученное тело, бессонница, нервное истощение не прошли даром. Он начал отключаться, и вдруг почувствовал, что парит… Душа поднялась над телом… Она услышала зов. И это не было зовом небес… Это был ее голос. Где-то там, в пространстве, ее душа звала его душу…
Он летел на голос, такой далекий и родной, голос, которого так давно не слышал.
– Ты так далеко.
– Но ты со мною, почему?
– Я искал тебя. Я готов был искать и на земле, и на небе, пока не найду! Почему ты мне не сказала? Почему не позвала разделить твою боль? Ты мне не веришь?
– Верю. Но я не хотела делать тебе больно. И делить свою боль. Ты этого не заслужил.
– А ты заслужила? Ты выздоровеешь, вот увидишь. Я верю! Я знаю, я готов сражаться за тебя и с болезнью, и с болью!
– Вот этого я и боялась. Видеть, как ты сражаешься и проигрываешь.
– Я люблю тебя! Я понял, что люблю тебя больше, чем свою жизнь, потому что моя жизнь – это ты!
– Обними меня. И держи крепко-крепко…

Но если бы души умели обнимать! Он увидел, что она отдаляется, улетает, они понеслись в разные стороны с немыслимым ускорением. Калейдоскоп света – и он открыл глаза.

– Как же вы нас перепугали! – вокруг медсестры, врачи, суета.

Он поднялся. Голова кружилась. В висках билась мысль о том, что он не смог ее удержать… Его пытались остановить, но он вышел, шатаясь, добрел до машины… Ему надо было ее увидеть. Немедленно. Она посмотрела на врача, склонившегося над кроватью. Пересохшие губы беззвучно шевелились.

– Теперь все будет хорошо, – улыбка врача была доброй и расслабляющей.

– Поверить не могу, – говорил он после в ординаторской. – Даже в нашем отделении случаются чудеса. Ведь жизнь висела на волоске, казалось, что ее кто-то держит здесь, на земле.

Он толкнул дверь в палату. Их взгляды встретились. Гора с плеч – это как? Это когда возрождается надежда. Потому что можно обнять. И никуда не отпускать… Никогда.

С самого детства она мечтала работать Джульеттой. Такая непонятная мечта для нас, и вполне резонная в Вероне, где на имя шекспировской героини приходит столь обширная почта со всего мира, что городской муниципалитет ввел в штат специальную должность Джульетты. Работа Джульетты – самая романтическая работа в мире! Читать письма и давать советы, как поступить в том или ином случае.

Получить эту работу очень сложно. В первую очередь оцениваются нравственные качества претенденток. Их репутация должна быть безукоризненной! Когда ты с самого детства движешься к определенной цели, и возводишь добродетель в ранг святыни – твои жизненные приоритеты сами по себе не дают возможности совершать безрассудства. Она училась отлично в школе, потом в колледже, и, наконец, в университете. Уже с третьего курса отправляя письма о своем желании работать Джульеттой в муниципалитет. Почему-то долго на этой должности никто не задерживался. Иногда она думала об этом, но, кроме того, что сотрудницы не справлялись, и их приходилось увольнять, ничего не лезло в голову. Но она-то другая! Она сможет, она справится! Она знала всю трагедию наизусть. Ночью разбуди – с любого места. Ведь наверняка, надо цитировать в письмах! Конечно, Шекспир писал не руководство для влюбленных и не свод рецептов. Но ведь литература – учебник чувств! И литературы она прочитала великое множество. Жажда успешности в роли Джульетты была так велика, что параллельно с университетом она слушала еще и ряд всевозможных курсов, способных, по ее мнению, помочь в ее будущей работе.

За месяц до окончания университета она получила письмо из Вероны, что ее автобиография изучена, квалификация и уровень удовлетворяют требованиям, и сразу по окончании учебы, она может приступать к работе.

Счастье было настолько всеобъемлющим, что разум на какое-то время ушел в отставку, иначе как можно объяснить, что ее ни грамма не смутила строчка в контракте, обязующая ее отработать в этой должности пять лет.

Без испытательного срока, без стандартного предварительного года работы перед заключением основного контракта. Подписала на одном дыхании, и в положенный срок, окрыленная и довольная приступила к своим обязанностям.

Целыми днями она читала письма о несчастной любви и давала советы от имени шекспировской героини, как поступить в том или ином случае. Несколько месяцев она это делала легко, вспоминая курсы психологии и массу любовных романов, классических и бульварных, прочитываемых когда-то ее залпом…

Через полгода ей стало казаться, что в мире существует только несчастная любовь. А история Ромео и Джульетты – всего лишь красивая сказка… Тем более, когда в ее жизни этого чувства не было даже самой малости…

Тоска по любви, дефицит этого чувства – вот обратный адрес писем Джульетте… Тысячи писем, и во всех боль, разрушенные судьбы, страдания… И вопрос: А есть ли такая любовь, как у Ромео и Джульетты? Любовь убивается, а вера в любовь жива…

И целый год изо дня в день, вначале сложными, продуманными фразами, потом уже по шаблону предыдущих писем, она отвечала, что да, любовь – есть. И это прекрасное чувство, и это счастье… Отвечала, уже твердо зная, что, по сути, любовь – это потребность в любви, которая живет даже в самом разуверившемся сердце, таком, как ее…

Уволиться с работы не получалось, контракт был подписан. Боль разнообразных человеческих судеб захлестывала ее целиком, поглощала ее собственную жизнь, топила е личные мечты в омуте тоски.

Мир стал серым. На улице ей попадались сплошь несчастные глаза, на работе – стол, заваленный болью чужих судеб в обычных строчках множества писем. И тогда она поняла, почему любовь Ромео и Джульетты началась на балконе – не улица и не дом… Островок надежды – балкон. Оазис выдуманного счастья. Она выходила на балкон, читая письма, обдумывая ответы. Пила кофе, дышала воздухом свободы – совсем иным, чем в кабинете и на улице – это был мир Джульетты, ее мир. Она выбрала себе эту жизнь сама, значит, будет идти по этому пути.
Вот на этом самом балконе она и прочла то письмо, поразившее ее до глубины души. Оно было очень коротким. «Джульетта, я жду тебя. Ромео»

Обратный адрес - Верона, и дом, напротив окон муниципалитета…

Как только закончился рабочий день, она перебежала улицу, и зашла в этот дом, один из жителей которого смутил ее своим письмом. Консьерж смотрел на нее недоуменно.

- Ромео? Милочка, да в нашем городе каждый второй носит это имя! Может быть, вы Джульетта?
- Да, именно, я – Джульетта. Сколько молодых людей с таким именем живут в вашем доме?
- Десяток это точно. Да не расстраивайтесь вы так, девушка! Найдется ваш Ромео сам, от судьбы не уйдешь, надо только ждать на одном месте…

Слова старого консьержа потрясли ее. Вот он, готовый ответ на все письма, приходившие на имя Джульетты… Любовь найдется сама… надо только правильно ждать.

Наверное, когда в сердце поселяется надежда, сразу становится просто отвечать на письма о несчастной любви, на письма с вопросом: «А есть ли она, эта любовь?» Конечно, есть! Ну почему «Нет повести печальнее на свете»? Ведь это гимн любви!

Она подумала, что можно взять письмо, показать консьержу почерк, уговорить его помочь… А потом что?

Каждый день она переворачивала ворох писем прежде, чем начинать читать, в поисках знакомого почерка… И однажды письмо пришло…

«Чересчур светла для мира безобразия и зла»

И все. Шекспировская строчка со знакомой подписью… Слова Ромео…

Были письма еще и еще, три месяца писем, почти весь Шекспир… Она не видела его, но чувствовала настроение по строчкам, понимала его характер… Как? Не зная его, не имея представление о нем, как понять, что это тот – родственная душа, твоя половина. Ясновидение любви? Вся ее работа – это гимн ясновидению любви, своеобразный трактат о его волшебной силе.

Она твердо поняла, что любит таинственного адресата. Пусть ему много лет, пусть он болен, да что угодно, не имеет значения! Она будет любить его во что бы то ни стало. Всегда. Три месяца переписки. Она всегда читала письма на балконе. Вдруг, он смотрит, вдруг он видит ее, и свое письмо в ее руках?

Как трудно ждать! Как тяжело следовать собственным советам, данным другим – ждать на одном месте! Иногда хочется просто все бросить и побежать навстречу. Она стала приходить на работу пораньше, чтобы, стоя на балконе, иметь возможность видеть людей, выходящих из соседнего дома. Она смотрела на мужчин разных возрастов, и ждала. Что сердце екнет, а потом взовьется белой птицей. Она ждала, что угадает его сразу. Из сотен и тысяч. Но этого не происходило.

Терпение иссякло, и, вооружившись пачкой его писем, она все-таки направилась к консьержу. Было раннее утро, в муниципалитете не было ни единой живой души, кроме охраны, и, вдруг, сбегая по лестнице вниз, она услышала чьи-то шаги. Движимая конкретной целью, она практически не обратила на них внимание, но поравнявшись с человеком, все же отметила: «Вот и почтальон пошел, понес мне новые письма. А я его раньше ни разу не видела!»

Посмотреть на человека, который носит тебе целый год массу корреспонденции, все-таки интересно, она подняла на него глаза и остолбенела. Это был самый красивый мужчина, которого она только могла себе представить. Ноги подогнулись в коленках… Он тоже смотрел на нее с восхищением. Автоматически она завела руку с письмами Ромео за спину, сама не зная зачем. Подсознательно поставив точку в романтической элегии последних месяцев своей жизни.

Так начался первый серьезный роман в ее жизни. Яркий, бурный, страстный и вдумчивый одновременно. Любовь с первого взгляда, с первого стука сердца. Неизведанное чувство, когда бурлит кровь, и все мысли направлены лишь по одному руслу… Сильное и ровное чувство, выросшее в одно мгновение. У них все в унисон. И дыхание, и слова, и мысли. И мечты, и планы о жизни… Разве так бывает? Конечно бывает, когда в свахах сама судьба!

Но письма Ромео Она так и не смогла выбросить… спрятала их в шкафу, в стопку с бельем, как свое романтическое прошлое, к которому иногда хочется прикоснуться вновь.
Работать стало легче. Каждый ответ был снова эксклюзивным, и полным веры в счастье. Ведь каждый достоин этого счастья. Надо только выучиться ждать…

День свадьбы выдался ясным и солнечным, как ее настроение. Собирая вещи для переезда к будущему мужу, она на самое дно чемодана положила письма Ромео, с которыми не могла расстаться.
Возможно, это была не любовь, но то чувство помогало ей в жизни, давало силы и учило основам любви.

После свадьбы, разбирая чемодан, она наткнулась на письма, и, задумалась о том, где бы их получше спрятать. Обходя комнату, и вглядываясь в окружающие предметы, она увидела щель между верхней полкой камина и обшивкой стены. Вроде бы щель была достаточно вместительной, но письма никак не хотели туда ложиться, и, встав на стул, она стала рассматривать, что же им мешает. Там тоже виднелись какие-то бумаги, И, решив, что вначале она вытащит их, ведь вместе будет проще поместить их в щель, а уж завтра времени будет больше, и она их перепрячет.

Тоненькие пальчики проникли в щель и ухватили стопку листков.

Что это? Руки разжались сами собой… И по комнате полетели белым веером ее письма…

Подписанные именем «Джульетта»…

Слезы хлынули из глаз. Она села на пол прямо в своем свадебном платье, перебирая письма, написанные ею… В любом настроении, в любую погоду, при любой загруженности в работе. Эти строчки, с цитатами Шекспира, с трогательными чувствами и трепетной душой. В предчувствии любви, в полной уверенности, что это и есть любовь…

Она плакала навзрыд. От счастья, что предчувствие любви для нее обернулось настоящей любовью. Она хотела спросить, почему он не рассказал ей сразу, но ведь он спросит: «А ты?» Можно обвинить его, ведь он не Ромео, но и она не Джульетта. Глупости – он Ромео! Ее Ромео, давший ей и счастье, и романтические переживания! Подаривший веру в чудо, и похитивший ее сердце!

Ясновидение любви – высшее знание о другом человеке, выявление его глубинной сущности, улавливание лучшего в нем под покровом случайных, наносных черт.

Не надо выяснений! Она собрала все письма вместе, свои и его, и положила в щель между камином и обшивкой… Пусть он найдет их там… И спросит ее первый… А выяснения в день свадьбы? Да и вообще выяснения отношений? От них надо убегать, что есть силы!

Любовь – это всегда бег. От отчаяния – к вере. От инстинкта – к гармонии. От себя – к другому. Любовь – это самое короткое расстояние между людьми – прямая.

Иногда, намереваясь сфотографировать сладко спящего ребенка, мы слышим: «Это плохая примета». Оказывается, такое суеверие довольно широко распространено не только среди обывателей, но даже среди фотографов–профессионалов.

Откуда же появилось такое поверье? Оказывается, всего сто с небольшим лет назад, фото сессия с участием умерших людей была вполне обычным делом. Их фотографировали не только в гробу. Можно было увидеть снимки, на которых покойники были сфотографированы «в процессе» чаепития, даже в окружении домочадцев. Такое своеобразное семейное фото «на долгую память». Как раз отсюда и растут «уши» суеверия. Ведь с закрытыми глазами, будто бы спящих, изначально фотографировали только мертвецов. Поэтому считается, что сфотографированный во время сна человек может в скором времени умереть.

Некоторые люди не хранят даже фотографии, на которых всего лишь моргнули, а иные заливают в интернет фотографии спящих детей. Каждый сам решает, верить в такую примету или нет.