Коробочка

Старый парк. Плавно падают оземь
Стайки листьев в последнем круженьи.
Здесь творит, здесь главенствует Осень -
Мастерица по преображенью.

Я тебе благодарна за сказку,
Тихий шелест ковра под ногами,
Оптимизмом пестрящие краски
С переходом в минорные гаммы.

И пускай взялся дождь барабанить,
Даже с ним распрощаюсь без спешки.
О тебе мне останется память
В этих строках, и в маленькой флешке.

Да, сегодня зима пометЕлила всласть.
Вот бы прямо сейчас за окошко попасть…
Я представлю, что будто здорова почти,
Что совсем не спешу -- мне приятно идти.

В море ярких огней утопает проспект,
Встречным лицам вовсю улыбаюсь в ответ.
В магазинах аншлаг, – с этажа на этаж
Движет толпы людей новогодний кураж.

Но, глотнув суеты, в тихий двор я сверну,
Где скамейки у снежных завалов в плену,
Столб фонарный укутан в большой воротник,
Важный, в белом цилиндре, застыл снеговик.

Пропущу всех прохожих - не видели чтоб,
Как я плюхнусь спиной в белоснежный сугроб.
Это полный восторг, это класс, это круть --
На мгновенье в счастливое детство нырнуть...

Помечтала, и хватит – обратно пора.
Завтра вспомню, как здорово было вчера.

***

В млечной дымке река плещет,
На мостках рыбачок в кепке.
Подсекает. Ещё лещик.
Вновь рыбёшка в руках крепких.

Капли бисера с трав сбиты,
Где коровье прошло стадо,
И звенят комаров свиты,
Сделай шаг - снова вьют рядом.

Раздухарился царь-клевер -
Ароматами луг полон,
Разнесёт ветерка веер
Приглашенье на пир пчёлам...

Рыбачок уж собрал снасти,
Двинул в путь - набекрень кепка,
На душе теплится счастье, -
Мама ахнет: "Моя ж детка!".

Интересно, что наш дом, как и большинство других в Радиусном квартале автозаводского района города Горький, был построен немецкими строителями ещё до войны.

В 1938 году мой дед - работник автозавода, получив от предприятия ордер на 14-метровую комнату в коммунальной квартире, вселился сюда с женой и дочуркой (бабушкой и мамой). Здесь они встретили войну. К 1941-му году у 33-летних родителей было уже двое детей: дочь 4-рёх лет и годовалый сын.

Начиная с 1942-го, Горький был подвержен постоянным авианалётам. Главная цель ночных бомбардировок - горьковский автомобильный завод, производство которого было перестроено на военный лад. Несмотря на заградительные аэростаты в небе, зенитные батареи на подступах к городу, вражеские бомбардировщики прорывались на его территорию и бомбили заводские корпуса и жилые районы.

"Граждане, воздушная тревога!" - извещали горожан "чёрные тарелки" громкоговорителей. Соблюдая светомаскировку, окна закрывались полотнищами чёрного толя, электрики оперативно обесточивали квартал, и в темноте, под жуткий вой сирены взрослые и дети в наспех наброшенных пальто и валенках на босу ногу спускались в убежище (в военное время каждый из шести приподъездных подвалов служил бомбоубежищем).
Пока жильцы дома пережидали авианалёт, лучи прожекторов в ночном небе вылавливали и слепили немецкие самолёты, помогая работе наших зенитчиков.

В отличие от разбомбленных поблизости зданий госпиталя, роддома и городской бани, нашему дому повезло. Всего лишь раз пятиэтажку хорошо тряхнуло, да так, что люди в бомбоубежище повскакивали с мест. Впрочем, всё обошлось: непрямым попаданием срезало угол с торца здания, за стенами которого располагалось нежилое помещение лыжной базы.

Трудным испытанием для горьковчан стал голод. Очереди за хлебом по карточкам казались бесконечными. В ноябре обессиленные люди ходили к колхозным полям добывать невыбранную мёрзлую картошку.
Изматывающе тяжёлыми оказались дни, когда разбомбили водопровод. За водой приходилось идти далеко на окраину, и путь туда и обратно был не безопасен из-за обстрелов. В частном секторе Монастырки было несколько колодцев, куда и стекался народ, толкая перед собой тележки с кастрюлями и вёдрами на несколько семей.

В 1944 г. в подвальных помещениях дома разместили немецких военнопленных.
Можно только догадываться, какую боль испытывали люди, бок о бок соседствуя со своими убийцами. Ребятишки придумывали для них обзывалки и часто хором (кто посмелее - в лицо, кто-то - из укрытия) выкрикивали: "Фрицы, Гансы - оборванцы!".

Чувство ненависти к беззащитным, растерянным, просящим еду немцам постепенно ушло. Те самые женщины и дети, которых совсем недавно фашисты планомерно стирали с лица земли, делились с несчастными хлебом, сухарями, картошкой, проявляя нехарактерные для "недолюдей" милосердие и великодушие.

Потому мы и есть великий русский народ.

Р.S.
С детства помню мамин рассказ о том, что одно из строений автозаводского района, возводимое немецкими специалистами и оставшееся недостроенным из-за начавшейся войны, имело форму свастики. Недавно я убедилась, что это правда.
Не исключено, так намеренно обозначили промышленную зону, подлежащую уничтожению с воздуха. В любом случае, это пример неприткрытого цинизма в адрес "Советов" и насмешка над договором о ненападении.

Эврика

Ранним утром высоко над землёй капельки росы, стекая по желобку одна за другой, постепенно заполнили углубление в скрюченном дубовом листке. "Лодочка" вот-вот перевернётся, и вода устремится вниз...

Заступив на дежурство, муравей занял место дозорного на сухом берёзовом пне.

- Дрыхнут... Чем не счастливчики с Острова Счастья?! - посматривая на спящий муравейник, вспомнил Мураш бабушкину сказку о радужном острове, где тамошний муравьиный народ жил без горя и бед в безопасности и достатке.

- А посмотреть на счастливую жизнь хотелось бы, - вздохнул продрогший муравьишка, и... огромный водяной шар со свистом обрушился на его голову...

Ему казалось, он парит и наблюдает сверху этот знакомый незнакомый мир.

- Так вот же он, Остров! - обрадовался Мураш, увидев за поваленой осиной холмистую возвышенность. - Сколько же здесь высотных муравейников!

Чудо-островок сиял яркими радужными красками, восхищал идеальной чистотой, удивлял строгостью линий полей, лугов и пролесков, имеющих форму правильных геометрических фигур, и, судя по радостным улыбкам островитян, все до одного муравья там были счастливы.
- Спускайся! Иди к нам! - звали залётного гостя радушные хозяева.

Однако, что-то насторожило Мураша, может, отсутствие дуновения ветра, запаха цветов, детского смеха, и... да - едва заметные на лицах маски фальшивого благополучия.

Чем назойливее звучали сладкие голоса, тем чаще муравей оборачивался назад, чтобы не упустить из виду близкие сердцу места: трухлявый пень, корявые кусты ароматной малины, свой типовой муравейник, где на 5-том уровне семейного сектора в маленькой, но очень уютной норке, ровно как две весны в ней ютятся Муравей со своей подругой Муравой - трогательной, с чувственными усиками и большими миндалевидными глазами, которая... Трясла и тормошила его изо всех сил, покуда муравей не открыл глаза.

- Мураш! Мурашик, родной, ты слышишь меня?
- Слышу... - поднялся он, почёсывая макушку. - Муравка, как я давно тебя не видел, я так соскучился!
- Дорогой, тебе очень плохо?
- Напротив, милая, мне хорошо как никогда.

Дома Мурава заботливо отпаивала любимого горячим малиновым компотом, и в ту минуту не было на свете муравья счастливее, чем Мураш.

О БЫЛОМ

Утро. Встаю как в бреду.
Мозг в промежуточной стадии.
Кофе и булка под радио.
Блиц-макияж на ходу.

Штору отдёрну, а там
Тьма заокОнная, сонная,
Даром зимы наделённая-
Противоречить часам.

В спальню к дочуре: "Встаёшь?
Ну-ка, в седло, кавалерия!
Шапку одень - ведь проверю я,
И позвони, как придёшь!"...

Так бы я, верно, жила
После 2004-го,
Если б не гонор мой чёртовый,
Если б не залежи зла...

Внук пробует себя в живописи. Краски специальные, для пальчиков, но Прохор предпочёл рисовать кистью.







И вот они, первые шедевры!

Навестили меня сестра и ее младшая дочка - Милана. Ребятенку пять лет, шустрая, в меру баловничка, но, что мне нравится, веселая и не без чувства юмора.
Пока мы трещали освоемодевичьем, Милашка увлеклась фотографированием окружающего и снимала все и всех. Дошло дело до кошки. Как Ляля ни пряталась, Милаша нашла ее под столом. Из кухни донеслось:"Улыбочку!" и щелчок...

Мне принесли букетик, так приятно! Жасмин благоухает. Ляля проверила и одобрила.

Перечёркнуты окна. Эхо раскатов.
Репродукторов весть собирает народ.
Вереница серебряных аэростатов
На девичьих руках через город идёт...

Из растёртой крупы будет каши немного.
Мать, вздохнув, укрывает уснувших ребят.
Вдруг завыла сирена - ночная тревога.
Снова крики и плач. Снова Горький бомбят...

***